Полюс капитана Скотта

Скотт оскорбленно взглянул на ротмистра, как бы укоряя его за напоминание о сопернике, но, так ничего и не ответив, вошел в палатку, чтобы приготовить записку, которую собирался передать в базовый лагерь через Мирза. «Глетчер Бирдмора, — писал он, обращаясь не столько к оставшимся на мысе Эванса полярникам, сколько к тем, кому выпадет читать его письма после завершения экспедиции. — Посылаю с собаками только маленькую записку. Дела не такие уж и розовые, как могли бы быть, однако мы не теряем надежды и уверяем себя, что должно же когда-то повернуться на лучшее. Хочу лишь сказать вам, что я, как и раньше, могу не отставать от других».

После прощания с Мирзом и Гирёвым партия пошла в глубь глетчера тремя санями, первые из которых тащили сам Скотт, доктор Уилсон, Отс и унтер-офицер Эванс. Над командой вторых саней, в составе Аткинсона, Райта и Лешли, старшим был назначен лейтенант Эванс. А в третьи, которые шли под командой Бауэрса, впряглись Черри-Гаррард, Крин и Кеохэйн. Причем к тяжести санок и бесконечному количеству трещин и снежных заструг, которые мешали движению экспедиции, добавилась еще и жестокая «снежная слепота», которой одновременно заболели Отс, Бауэрс, Кеохэйн, унтер-офицер Эванс и Лешли. Но их болезнь не могла что-либо изменить в требованиях капитана к этим полярникам. Нужно было идти вперед, и с каждым часом команда все выше и выше поднималась на высокогорный глетчер, где её ждали сильные морозы, метели, трещины и немыслимо тяжелый труд.

Дни тянулись медленно и изнуряюще. Скотту не хотелось расставаться со своими спутниками, но он вынужден был прибегать к этому. И вот двадцать первого декабря, то есть через десять дней после прощания с Мирзом и русским каюром Дмитрием, настал черед прощаться со «штурмовой» партией группе Аткинсона, в которую вошли Черри-Гаррард, Райт и Кеохэйн. Понятно, что все четверо прощались с уходящими в сторону полюса с тоской в душе, но особенно болезненно воспринимал это возвращение на базу канадский физик Чарльз Райт.

— Нельзя ли мне пойти с вами, сэр? — вполголоса, стараясь не привлекать внимания остальных полярников, спросил молодой ученый.

— Это уже невозможно, — покачал головой Скотт.

— Только потому, что я — канадец, а группу, исходя из патриотических соображений, вы формируете исключительно из англичан?

— Во время формирования штурмовой группы мне и в голову не приходило подбирать себе спутников по национальному или религиозному признакам. Иное дело — опыт, подготовленность к данной экспедиции, физическое состояние людей.

— Оказаться так близко от полюса и не дойти до него!

— Понимаю, что в Канаду вам хочется вернуться национальным героем, — мягко улыбнулся Скотт. — Однако вы еще молоды и впереди вас ждет немало всяческих экспедиций, исследований, открытий. Кстати, пусть вас утешает то, что лейтенанту Эвансу, Крину и Лешли возвращаться будет еще труднее, ведь им придется покинуть штурмовую партию в каких-нибудь ста пятидесяти милях от вожделенной цели. Так что вам, Чарльз, еще в какой-то степени повезло.

— А не допускаете, сэр, что кто-то из тех, кому выпало идти дальше, согласен будет поменяться со мной местами?

— Не допускаю, — решительно повел подбородком Скотт. — Вот этого я действительно не допускаю!

Экипаж первых саней после этого расставания не изменился, а в экипаже вторых место Райта занял неутомимый Лешли.

Расходясь в разны стороны, эти две группы полярных странников еще долго оглядывались друг на друга, словно бы надеялись, что кто-то один не выдержит и позовет остальных. Неважно, кто именно и в какую сторону, главное, что позовет. Слишком уж страшно это было для каждого из них — оставлять своих друзей посреди безжизненной ледовой пустыни.

26

Ветер обжигал их лица и легкие; солнце слепило так, что зеленоватые защитные очки, к помощи которых полярники обратились слишком поздно, теперь уже не помогали; а коварные снежные корки, под которыми скрывались глубокие трещины, то и дело устраивали им смертельную западню, словно бы отпугивая полярников от идеи продвигаться в глубь материка.

Положение этих запряженных в тяжелые сани людей усугублялось еще и тем, что вот уже в течение более десяти дней они все время взбирались на вершину глетчера, и лейтенант Бауэрс, взявший на себя обязанности навигатора, на каждом привале сверялся с гипсометром, чтобы сообщить начальнику экспедиции: «Сэр, мы поднялись еще на 160 футов, и теперь находимся на высоте 7750 футов. Температура — минус 20 градусов, барометр показывает 550 миллиметров ртутного столбика». «Сэр, мы уже на высоте 8000 футов, при минус 21 градусе и 550 миллиметрах по барометру…»

Казалось, этим подъемам и неожиданным спускам в неглубокие горные долины не будет конца. И никто из полярников не мог знать: удастся ли им в конце концов преодолеть этот высокогорный глетчер или же они окажутся перед таким ледовым барьером, на который им, неальпинистам, подняться, да к тому же с тяжелыми санями, будет просто невозможно.