Полюс вечного холода

Вадим собрался с мыслями, чтобы компетентно возразить клерку-эрудиту, но тут в его уши, не терявшие сверхспособностей ни при каких обстоятельствах, влились звуки, заставившие разом прекратить дебаты. Это был стон, и он доплыл из тундры.

– Тс-с! – Вадим призвал отряд к молчанию. – Там кто-то есть!

Все онемели, Фризе поднял голову от шкалы со стрелкой.

– Не слышу, – зашевелил губами Арбель.

Вадим погрозил ему:

– Тихо! За мной!

На цыпочках прокрались в лес, оставив озеро позади. Пока Вадим искал нужное направление, приставив ладони к ушным раковинам, Генриетта смотрела под ноги и внезапно ойкнула.

– Кровища…

По лишайникам стелилась прерывистая дорожка цвета киновари. Вадим жестом призвал: идем по ней!

Они продвинулись в глубь березняка саженей на тридцать и пали ниц, потому что откуда-то из-под земли ударил выстрел. Свинцовая пчела ужалила белый в крапинку ствол в вершке от Фризе. Отряд заклацал «фроловками, Арбель вытянул руку с зажатым в ней «смит-вессоном». Секунда – и ухнул бы дружный ответный залп, но Вадим громогласно прокричал:

– Не стрелять!

В уже загустевшей темени он заметил то, чего не видели друзья: из звериной норы выполз некто со славянскими чертами обветренного лица и большелобой головой, обмотанной красной тряпкой. Он прыгающими пальцами силился удержать обрез, сделанный, без сомнения, из винтовки «Мондрагон», популярной в германскую войну, но безысходно устаревшей.

– Эй! – Вадим сложил ладонь трубкой и приблизил ко рту. – Мы с миром! Выходи, поговорим!

Забинтованный привстал на колени, но в следующее мгновение уронил обрез и завалился в траву. Не дожидаясь команды, к нему бросился немец, за ним Генриетта и Арбель. Вадим постыдно запоздал, дивясь, откуда принесло в заколдованный якутский лес еще одного европейца. А тот, приведенный в сознание манипуляциями Фризе, разлепил веки и пробормотал несвязное:

– Цэ-о-три твою аш-два-о! Люди…

* * *

Раненого звали Федором Федоровичем Забодяжным, и было ему от роду тридцать лет и три года.

– Байстрюк я, – разоткровенничался он, когда, доставленный на самодельных носилках к стоянке экспедиции, высасывал из фляжки спирт. – Ни папки, ни мамки. Фамилия от прозвища пошла, а потом и в документ вписали, аргентум через плюмбум…

– Вы химик? – спросил Арбель, заинтересованный частым употреблением специфических терминов.

– Недоучка. В молодости сдуру на химический факультет поступил в Питере. Три года оттарабанил да и бросил. Но с той поры только по Менделееву и лаюсь.

Расставшись с университетом, Федор Федорович осенью приснопамятного четырнадцатого года, чтобы избежать мобилизации, подался в Зауралье. За двенадцать лет кем только не батрачил: работал подмастерьем в кузнице в Златоусте, валил тайгу, сплавлял бревна по Енисею, добывал пушнину, собирал грибы и ягоды для заготпунктов…

– А теперь золотишко моете? – закончил за него Вадим.

– Почем знаешь? – поднапрягся раненый и завинтил фляжку.

– У вас на ладонях мозоли от р-решета, через которое просеивают песок. А еще пятна от ожогов. Но это не огонь. Вас обожгла р-радиация. Дело в том, что ваше золото соседствовало с ураном, от него и набралось. Вам, как бывшему студенту-химику, должны быть известны свойства р-радиоактивных элементов.

– Яволь, – закивал Фризе. – Ми находиль ваш сокровищ. Показатель радиацион выше норма. Ошень опасный, ошень!

Забодяжный тряхнул взъерошенными лохмами, выбивавшимися из-под повязки. Неосторожное движение отозвалось болью, он прикусил нижнюю губу.

– Уран? А не врете?

– Подтверждено показаниями прибора. – Вадим всунул ему в руки счетчик Гейгера. – Вон, даже от одежды слабый фон исходит… Я бы на вашем месте сжег ее к чертовой матери. Запасную мы вам подберем.

Федор Федорович без лишних понуканий стащил с себя пошарпанную малицу и пихнул в огонь. Завоняло паленым мехом. Туда же, в пламя, отправились чоботы с собранными гармошкой голенищами и ватные штаны. Генриетта отвернулась. Покуда незадачливый золотодобытчик стягивал подштанники, Вадим раскрыл рюкзак и вытащил взятую из Якутска сменную одежду.

– Не знаю, подойдет ли на ваш р-рост, но, как говорится, чем богаты…

Переодевшись, Федор Федорович уселся у костра, по-турецки скрестив ноги.

– Вот же цэ-два-аш-пять-о-аш! Ежели б ведал про уран, ни в жисть бы на тот прииск не полез…

Однако где именно находится прииск, он так и не признался, ограничившись расплывчатым указанием «на севере, ближе к Чукотке». Видимо, невзирая на радиационную угрозу, поостерегся выдавать первым встречным координаты золотоносной россыпи, держа в уме возможность поработать там еще. Вадим в который раз убедился, что страсть к наживе – самый прилипчивый бес, она овладевает человеческой душой раз и навсегда.

– А чего это ты с золотом на Лабынкыр подался? – не церемонясь, вступила в разговор Генриетта. – Тут его и продать-то некому.

Забодяжный не смутился.