Полюс вечного холода

«Какой смысл отворачиваться, когда я все уже видел?» – спросил сам себя Вадим, но, отдав должное ее девичьей стеснительности, отошел в сторонку и уперся взглядом в снеговую тучу, влачившую с севера черное провисшее пузо.

Он слышал, как Эджена одевается за его спиной, и мог даже определить, какой именно предмет сейчас у нее в руках. Потребовалось усилие воли, чтобы смирить любострастие. В паху все еще поднывало. Два месяца без женского общества – а уже невмоготу. Генриетта не в счет – ее, боевую гренадершу, он даже не рассматривал как женщину. Эджена – другая. Такая и евнуха обворожит…

Прочь, похотливые думы, прочь! Вадим перенастроил себя, как радиоприемник, на новую волну и постучал по крышке короба, который Эджена принесла из озерной глыби.

– Что в нем?

– Ниру. Соленый рыба. Еще сушеный хлеб, крупа… На полдороги до Томтор хватит. Завтра принести еще. Вы должны уходить.

Тут Вадим не стерпел, волчком крутнулся на каблуках.

– Ты и правда хочешь, чтобы мы ушли? И я тоже? А ты будешь жить с этими вурдалаками… с Толуманом, с Мышкиным… да?

Эджена, уже наполовину одетая, обувалась, фартук и шапочка еще лежали в кустах. Упоминание о Толумане и Мышкине заставило ее вздрогнуть. У нее готова была вырваться отповедь, но в последний момент губки поджались, и она не издала ни звука, лишь нагнулась, чтобы вдеть ступню в вязаном носочке в раструб сапожка.

Вадим подступил к ней близко-близко, взял за плечики, заставил разогнуться.

– Ты ведь знаешь Мышкина? Кто он такой? А Толуман? Откуда они пришли на Лабынкыр?

В карих, широко распахнутых глазах, глядевших на него в упор, он прочел мольбу. То была просьба о пощаде. Он понял, что ничего она ему не скажет. Есть запрет, табу, вето – и не в ее силах его нарушить.

Вадим разжал пальцы, отступил. Отвернувшись снова к озеру, он ворохнул пересохшим языком:

– Будь по-твоему. Мы уйдем. Хочешь, прямо завтра с утра? Добудь нам компас, иначе мы собьемся с пути. А больше ничего не надо.

Ее рука дотронулась до его локтя – с оробелостью и неожиданной лаской.

– Компас – это который показывать долбор? Я знать, принести… А теперь пойдем, я научить тебя ловить олло без удочка. В тундре это пригодится.

– Без удочки? Это как?

Она откинула крышку короба.

– Вот сеть. А из дерева можно вытесать… как это?.. по-тунгусски аркивун.

– Острогу?

– Да… ты суметь. Пошли!

И они отправились по галечному пляжу вдоль озерной кромки. Наступившая темнота не стала им помехой – Вадиму было все равно, а Эджена знала эти места досконально, к тому же луна светила так же ярко, как и накануне, ее свет отражался в водах Лабынкыра, озаряя все вокруг чарующим сиянием.

Эджена втолковывала Вадиму, как сподручнее бить рыбу и загонять ее в невод, но он слушал вполуха. Дух его витал в эмпиреях, окрыленный и ничем не стесняемый. Впервые за время сибирской командировки не думалось о вещах обязательных, не давил груз ответственности, выветрились напрочь помышления о неизбежном конце, который ждет всех участников экспедиции в этих гиблых краях. Все естество пело, хотелось отрешиться от реальности, забыть о долге и о треволнениях, заключить в объятия шедшую бок о бок кралю, слиться с ней в умопомрачительном поцелуе – и пусть мир катится в тартарары!..

Они гуляли до поздней ночи. Несколько раз из-за конопатых березовых и рыжеватых от смолы еловых стволов показывались то Забодяжный, то Фризе, то Генриетта и пантомимой звали на ужин. Вадим отгонял их, как назойливых комаров. Побыть с юной богиней наедине – вот о чем взывал многострадальный мотор, стучавший за левым легким.

Расстались у ветлы. Глазастые звезды беззастенчиво взирали на них с чернильного небосклона. На Эджену прогулка тоже оказала расслабляющее воздействие, она позволила чмокнуть себя в щеку и пообещала завтра прийти, то бишь приплыть, пораньше.

– Только дать клятва, что не смотреть за мной. Идти сейчас дюлави… домой. А завтра я выйти из Лабынкыр и прийти к тебе.

Что может быть нетривиальнее встреч с девушкой, которая появляется из озера и в него же уходит… Вадим дал торжественную клятву, и Эджена, удовлетворенно кивнув, скрылась за тальником. Веточки немного покачались, как задернутый театральный занавес, и застыли. Озорной бесенок подзуживал Вадима приоткрыть кулису и глянуть, как тунгусская красотка будет переоблачаться в наряд ундины. Но нет. Переступить через только что данный обет – себя не уважать. Он повременил, дождался тихого всплеска и побрел восвояси, таща короб с продовольствием.

Хоть и наступило время сна, он застал обитателей землянки бодрствующими. Фризе и Забодяжный, по примеру кроманьонцев, занимались изготовлением примитивного бытового инвентаря: первый выжигал раскаленным углем углубление в круглой деревяшке, чтобы получилась то ли тарелка, то ли чаша, а второй вбивал в утолщение сосновой дубины каменное рубило, мастеря топор. Генриетта сидела, скорчившись и прижав руки к лицу. Вадим оторопел – он ни разу не видел, чтобы эта бой-баба плакала. Прикинув, к кому бы лучше подступить с расспросами, он выбрал Фризе.

– Что с ней? Кто обидел?