Полюс вечного холода

На берегу все еще валялись изломанные ребра челнов, а на отдалении – запорошенный труп одноглазого. Но не эти напоминания об утренней бойне отвлекли Вадима от возвращения к стоянке экспедиции. Он различил под скалой человеческий силуэт. Вызволив из подкладки «дерринджер» с последним патроном, прокрался ближе и теперь уже явственно рассмотрел Генриетту, собиравшую у воды камни. Она складывала их на расстеленное платье Эджены, перемежая более мелкими предметами гардероба. Покончив с этим занятием, она связала тряпье вместе с балластом в узел и приподняла, чтобы забросить подальше в озеро.

– Не балуй! – приказал Вадим, выходя из потемок под янтарный лунный свет.

Глава VIII, позволяющая главному герою проникнуть в запретный чертог

На Генриетту не подействовали ни произнесенные властным тоном слова, ни направленный на нее пистолет. Она окинула Вадима помутнелым взором и отшвырнула от себя тряпичный узел с отвращением, словно он был наполнен нечистотами.

– Ты что творишь! – Вадим протянул свободную руку, чтобы помешать акту вандализма, но опоздал.

Утяжеленный камнями тюк звучно шлепнулся в озеро и сразу пошел ко дну. Генриетта стояла в расстегнутой шинели, сгорбленная, похожая на покосившуюся пожарную каланчу. Вадим ухватился за отвороты, встряхнул ее, как набитый опилками манекен.

– Где Эджена? Что ты с ней сделала?

– Ничего. Я ее не видела…

Генриетта смотрела на него с высоты своего жирафьего роста, и ее голова безвольно болталась на длинной шее, обмотанной мериносовым кашне. Сложно вообразить, что эта нескладная дурнушка, при всей ее боевитости, только что совершила убийство и методично избавляется от улик.

– Не видела? А обмундировку ее откуда взяла?

– За кустами нашла. Я же знаю, где ты с ней… Невзначай зачали чадо до бракосочетания.

– Ничего мы с ней не… – Вадим с ходу и не допер, что заключительная ее реплика была скороговоркой. Вульгарной, с умыслом, на то и рассчитанной, чтобы он себя выдал.

Прикусив язык, он рассердился на втюрившуюся дылду. Чтоб ей пусто было! Не могла у себя в Якутске кого-нибудь подыскать…

Через силу придержав себя, чтобы не обругать ее чумичкой или как-нибудь похлеще, и гневно посапывая, он убрал «дерринджер» и принялся разуваться.

– Зачем ты?.. – хлюпнула Генриетта и промокнула глаза каемкой кашне.

– Водолазом поработаю, – отрезал он. – Или сама полезешь, чтобы утопленное имущество достать?

– Незачем доставать. Я его порвала… чтобы неповадно было…

Вадим, стащив с ноги правый сапог, разогнулся и смерил ее взглядом в равной степени яростным и жалостливым. Эк ее любовь-морковь затерзала, раз совсем ума лишилась!

– Что неповадно? Ты р-рехнулась или как? Прекрати по мне сохнуть! Слышишь? Баста!

Для Генриетты это, видимо, прозвучало так же абсурдно, как если бы он потребовал прекратить дышать. По ее обветренным щекам покатились росинки, все убыстряясь и убыстряясь. Слова распадались на клочья, которые она не выговаривала, а выплакивала, перемежая невпопад самыми ядовитыми образчиками народного творчества:

– Я же вижу, как ты ее обхаживаешь! Что ты в ней нашел? Грымза узкоглазая… Карл Клару склонил к аморалу… А от меня воротишься, как от чувырлы какой… А я тебя люблю! Понимаешь? Люблю! Ты чурбан чурбаном, если до тебя не доходит… Разуй глаза, посмотри на меня. Думаешь, красива, как кобыла сивая? Может, на лицо и так, но ты внутрь ко мне загляни… Я за тебя что хочешь, а она… Жри ржаной корж, рожа!

Выпалив единым духом эту филиппику, Генриетта сдулась, как прохудившийся гуттаперчевый шар. Кашне, которое она использовала вместо носового платка, промокло насквозь. Она сморкалась в него и ждала, что скажет Вадим. Но он снес выпад безмолвно, надел снятый было сапог, притопнул им да и пошел лесом. О чем толковать с ополоумевшей дурехой?

На подходе к землянке встретил Забодяжного – тот, как лешак, вышел из-за дерева, опираясь на посох. За поясом у него торчал каменный топор.

– Что, заело тебя бабье? Не знаешь, к которой прислониться?

Вадим исподлобья зыркнул на него. Вот уж с кем не было никакого желания обсуждать сердечные предметы.

– Подслушивал?

– Я тебя умоляю! Фосфат пироксилиновый… Мне только и хлопот, что за тобой хвостом ходить. Вы с Геркой на всю округу собачились, даже глухой бы услыхал… И бежал ты от нее как ошпаренный, быстрее, чем от леопарда.

Подзастывший на морозе Вадим погорячел. Федор Федорович, конечно, преувеличивал, но в том, что сцена у озера стала достоянием гласности, не было ничего хорошего. Обмишулился командир, выставил себя бабником, который, вместо того чтобы над тактическим маневром думать, эротические антимонии разводит. Хорош!

Забодяжный не умолкал:

– Не по нраву тебе Герка? Отшил? Что ж, по-мужски я, брат, с тобой солидарен. Если твою азиатку рядом поставить, никакого сравнения… Кстати, а куда это она тебя водила?

Вадим притворился, будто недопонял:

– Кто?

– Ну, эта… Эджена… Видел я, как вы парочкой куда-то в тундру чапали. Не клюкву же из-под снега выкапывать.