Полюс вечного холода

Вадим еще раньше пришел к выводу, что держать при себе полученные от Эджены сведения бессмысленно. Но все же не отказался от удовольствия поддеть нагловатого Федора Федоровича:

– А что же ты за нами не почапал? Или вас в р-разведке этому не учат?

– Нас всему учат, – набычился посланник Разведупра. – Но ты у нас ушастый – в два счета бы шпика выявил. Нет?

Любезность, пусть и произнесенная через губу, обезоружила Вадима, и он пересказал все, о чем они говорили с Эдженой у могильной плиты. Забодяжный внимал с волнением, которое выдавало неподдельный интерес.

– Никора? – повторил он непривычное имя. – Картинка с чайкой, «Совершенствуй несовершенное»… А мог бы ты меня туда сопроводить? Хочу на это надгробие своими глазами взглянуть.

– Прямо сейчас?

– Чего тянуть? Эвон какая лунища, почище всякого фонаря. А тебе и вовсе свет не надобен, – доведешь, не собьешься.

Идея еще раз проделать неблизкий путь, к тому же в преддверии ночи, когда, как писал живой классик, силы зла властвуют безраздельно, не прельщала Вадима. Однако и в землянку возвращаться он не хотел. Вечер в компании оскорбленной Генриетты не сулил отрадных впечатлений, зато мог запросто обернуться новой сварой, которая в присутствии свидетелей выглядела бы еще более постыдной.

– Ладно, прогуляемся… У тебя фузея с собой?

Федор Федорович поднял приткнутую к березе берданку, запустил руку в карман шаровар и погремел там железом.

– Граната и патроны в наличии. Ежели кто сунется, спуску не дадим.

Слегка порошило, но дневные следы еще проступали сквозь тонкую кисею. Вадим безошибочно шел по ним, думая об Эджене, Генриетте и своей роли в этом водевиле. Ничего более продуктивного на ум не шло, хоть тресни. Забодяжный хранил молчание – его тоже одолевали непростые думы.

Когда спустились в низинку, за которой начинался заключительный подъем, в мозг Вадима протиснулись странные звуки: скрежет, чавканье, глуховатое урчание – и сознание мигом вырвалось из липучих тенет. Представилась живописная композиция в духе средневековых мистиков: плита сдвинута, могила вскрыта, а по ее краям сидят вампиры-оборотни и гложут кости…

А ведь почти так и было! И сдвинутая плита, и развороченная яма, и вынутый скелет, обтянутый пергаментной кожей и частично прикрытый еще не истлевшей фуфайкой и расползшимися штанами. У скелета не хватало головы и одной руки. Последнюю разгрызал косматый медведище с шестью лапами – чем не оборотень?

Вадиму припомнились вмятины, виденные днем возле захоронения. Оголодавший хищник бродил рядом, они с Эдженой спугнули его, но он пришел позже и, не найдя иного корма, раскурочил посмертное пристанище Никоры – своего создателя. Вот как бывает: творение лакомится прахом творца.

Берданка Забодяжного исторгла сноп огня и оглушающий громовой разряд. Прицел был взят верно, но одной пули оказалось мало, чтобы свалить верзилу. Медведь взревел, наполовину раскрошенное предплечье мертвяка выпало из его пасти. Привстав на задних лапах и подняв передние и средние (смотрелось жутчайше!), он двинулся на двух наглецов, осмелившихся прервать его ужин.

Федор Федорович, нецензурно поминая висмут с ванадием, перезаряжал берданку. Это занимало куда больше времени, чем он предполагал. Вадим потянулся за «дерринджером», но сам себя образумил: разве остановит махину малюсенький свинцовый катышек?

Остроклювая палка Забодяжного была воткнута в мох. Вадим выдернул ее, сделал замах над плечом, как учил динамовский спортинструктор, и отправил в недальний полет. Попал ровнехонько в разинутую пасть, как в мишень. Медведь подавился ревом, замолотил лапами и юлой закрутился шагах в пяти от обидчиков. Это позволило выиграть несколько мгновений. Забодяжный справился с берданкой, храбро подошел к косолапому и выстрелом в упор положил конец небезопасной охоте. Размозжив для верности медвежий череп топором, он опустился на колени перед изуродованным скелетом, что лежал подле могилы. Стянув с него прогнившие пимы, он завернул левую штанину. Вадим таращился на него, как на помешанного.

– Ты чего?..

– Отвали! – Забодяжный что-то рассматривал на ноге мертвого Никоры. Выпустив штанину, он погрузился филейной частью в разрыхленную медведем снеговую мякоть и с хрипотцой прошелестел: – Он! Отец…

– Чей?! – Вадим отупело пялился на скелет. – Твой?..

– Мой. Николай Венедиктович Спасов. Если выговаривать по-местному, по-тарабарски, то Никора.

– Как… Николай? Ты же Федорович! А Р-разведупр, а спецзадание?.. – Вадим был совершенно сбит с панталыку и даже не пробовал придать своей физиономии осмысленное выражение.

Забодяжный обхватил руками голени, по-стариковски ссутулился.

– Дундук ты! Про Разведупр это я с кондачка придумал, чтобы ты от меня отстал. Никакой я в жопу не разведчик и никогда им не был. На химфаке учился – да… А когда выгнали, на Трехгорке в красильном цеху работал, химикатами травился. В двадцатом, когда мануфактуру нашу закрыли, пошел по стране скитаться…

– А сюда-то как? Из-за него… из-за отца? Он кто?