Полк рабочей Москвы

Совершенно по-иному выглядел красноармеец Шелепин — ремонтный слесарь Суминской пошивочной фабрики Рогожского района. Если Титов везде ухитрялся нацепить на свою шинель и солому и сено, то у Шелепина, кажется, если бы даже он поспал на куче мякины, все равно на одежде не осталось бы никаких следов. Шинель и гимнастерка сидели на нем прекрасно. Фуражка была надета молодцевато.

Все военное Шелепин усваивал и запоминал с чрезвычайной легкостью. В короткий срок он научился проделывать ружейные приемы так, что ему мог бы позавидовать хорошо обученный солдат бывшей царской гвардии. Участник Московского вооруженного восстания, бывший красногвардеец, он одним из первых вступил в отряд при Рогожском совете. Шелепин был прежде всего человеком долга. [47]

Хорошо помню также молодого рабочего из Симоновского района — Бадеулина. Он происходил из крымских татар, но вырос где-то в закоулках у Спасской заставы. В 38-й полк Бадеулин перешел из отряда, охранявшего Симоновские пороховые погреба. Быстрый и ловкий, сильный и находчивый, жизнерадостный и остроумный, он был душой всего полка. В боях Бадеулин не раз проявлял исключительную храбрость, рисковал своей жизнью с невозмутимым спокойствием.

Однажды на фронте ему показалось, что далеко впереди роты, в копне сена, спрятались белоказаки. Он увлек за собой трех красноармейцев, и они вчетвером начали щупать копны штыками. В это время на расстоянии какого-нибудь километра показался конный разъезд противника.

— Ничего, подпустим их поближе, — сказал Бадеулин товарищам и невозмутимо продолжал прощупывать сено. Белоказаки перешли в галоп.

Дело кончилось бы плохо, если бы командир роты не послал на выручку смельчакам подкрепление. Дружным огнем красноармейцы заставили белоказаков повернуть обратно.

Помню и другой случай. В пасмурное утро наш полк отступал. Настроение у всех было подавленное, отступление вызывало досаду и озлобление.

В такие моменты очень важно развеселить людей, отвлечь их от мрачных мыслей.

Бадеулину всегда удавалось это. Сумел он развеселить бойцов и в тот безрадостный день.

По дороге нам попались скирды хлеба, и полк сделал остановку, чтобы запастись фуражом. Неугомонный Бадеулин побежал разведать, что делается за скирдами, и через несколько секунд торжественно выехал верхом на огромном верблюде.

Веселый эпизод позабавил бойцов. Недавнего уныния как не бывало.

Любимцем полка был и красноармеец-китаец Лю Сен-сю. Он пришел к нам тоже добровольцем.

С ним у нас произошел такой случай.

Однажды мы проводили большие по тому времени учения. Против 38-го полка действовала часть из соседнего района. В ее составе многие товарищи, проходившие военное обучение, были одеты в гражданское платье. [48]

Учения уже закончились, когда ко мне подбежал сильно потревоженный, но в то же время и улыбающийся Шелепин.

— Товарищ Моисеев, идемте скорей, а то Лю Сен-сю «пленных» не отпускает. Того и гляди их пристрелит!..

Вместе с Лапидусом мы быстро пошли к месту происшествия. По дороге Шелепин рассказал нам, что произошло.

Уже на заключительном этапе занятий Лю Сен-сю встретился с двумя «чужими», вооруженными винтовками, и заподозрил в них настоящих врагов Советской власти. Необыкновенно быстрый и энергичный, он вмиг обезоружил обоих и тут же перезарядил винтовку с холостых на боевые патроны, которые он, как оказалось, хранил на всякий случай.

Разубедить его в том, что это не шпионы, а наши рабочие, никому не удавалось.

— Зачем шинель нет? — упрямо повторял Лю Сен-сю.

Китайский товарищ помнил события левоэсеровского мятежа.

Когда полк совершал обратный марш, в конце колонны, несколько отстав, шли два недовольных и угрюмых рабочих соседнего района, а сзади них худой и стройный Лю Сен-сю. Винтовка у него заряжена, штык примкнут, курок взведен.

— Впереда! — угрожающе кричал Лю Сен-сю, не сводя с задержанных подозрительного взгляда. При этом указательный палец правой руки у него лежал на спусковом крючке. Каждое мгновение мог раздаться выстрел. Насильственно разоружать Лю Сен-сю, этого исключительно преданного революции товарища, нам не хотелось. Он был бы глубоко обижен. Единственно, чего нам удалось, наконец, добиться от него, — это, чтобы он поставил курок на предохранитель.

Я пошел рядом с Лю Сен-сю, Лапидус вместе с «пленными». Так мы и шагали до самой Москвы. И только когда Лю Сен-сю увидел тихие улицы своего района, он стал успокаиваться.

Вот и Б. Алексеевская улица. Марш окончен.

— Ну что, Лю Сен-сю, куда «врагов-то» девать будешь? — говорит, добродушно посмеиваясь, подошедший Шелепин. Смеются и другие красноармейцы. [49]

Лю Сен-сю сконфуженно улыбается милой, детской улыбкой.

— Мой мала-мала ошибся. И это товарищ, и это товарищ, — показывает он на рабочих, дружески трогая их за рукава и виновато заглядывая им в глаза. «Пленные» тоже добродушно улыбаются, глядя на Лю Сен-сю.

На прощанье китаец вынимает из кармана пачку папирос и угощает «врагов»:

— На, кури-кури!..