Полька

1. Не имей других богов кроме меня. Для писателя богом должна быть литература. Он ест, любит, размышляет, а где-то постоянно стучит счетчик слов и вертится колесико фабулы. В то же время кино представляется литератору распоследним из божков, быть может, даже демоном, которому надменно жертвуют презренный сценарий. А золотой телец выплачивает голливудские тантьемы [74]. Я, должно быть, еретичка, потому что для меня кино стоит вровень с литературой. Предпочитаю скорее посмотреть один фильм средней руки, чем пролистать десяток дрянных книг. Я отношусь к тому поколению, которое, еще не научившись грамоте, внимало происходящему на телеэкране. Конечно, литература пользуется иными средствами, нежели кино, но и здесь речь идет о том, чтобы из историй или впечатлений слепить живые характеры, реальный мир. Когда видишь продукт своей фантазии, строчки собственного сочинения, материализовавшиеся на экране, — это весьма поучительный опыт. Как на ладони (то есть на белом полотнище) видны недостатки или достоинства придуманного тобой мира. Анализ экранизации — это также урок писательского мастерства: композиции, психологии. Стремление поставить литературу выше кино, очевидно, вызвано желанием отомстить за тех писателей, что пострадали по вине кинокамеры. Хласко [75]считал, что из его «Восьмого дня недели» — рассказа о нежности и зарождающемся чувстве — Форд [76]сделал повестушку о том, как трудно найти уголок для спокойного траханья. Вероятно, лучший писатель — мертвый писатель, уж он-то не станет комментировать работу режиссера. Преимущество, которое есть у живого литератора, — возможность присутствовать на съемках и спасти хоть что-то из своего произведения. Пока его не выгонят с площадки.

2. Возлюби ближнего своего как самого себя.

Я являюсь самой собой в достаточной мере, чтобы стать эксгибиционисткой. Полуодетый мужик в парке, распахивающий пальто перед случайной публикой, обнажает себя. Если же человеку приносит удовлетворение (возбуждение или деньги) процесс демонстрации другого, ему прямая дорога в альфонсы, менеджеры или импресарио. Писатель — эксгибиционист, пусть даже стыд или талант заставляют его прикрываться вымышленными героями. Дабы состряпать приличный роман, он сдирает кожу, скальп мыслей с себя и ближних. Что-то вроде доктора Ганнибала из «Молчания ягнят» с его перверсиями. Кто из нас не страдает подобными извращениями? Разве что Чеслав Милош — нобелевский лауреат уже может позволить себе делиться сугубо интимными вещами, любоваться собственными успехами и ошибками, показывать полуобнаженную душу, сам пребывая на Парнасе, среди мумифицированных навеки. Это поклонение мемориалу, а не садомазохистское пип-шоу, предназначенное для подглядывания.

P.S. Возле моего дома много озер, но я ощущаю особую симпатию одного из них, я назвала его Озером, Которое Меня Любит. Каждый день я вглядываюсь в толщу воды, в которой отражается мое лицо. Быть может, поэтому мы с озером так любим друг друга? К сожалению, шесть месяцев в году оно покрыто льдом и ничего не видно. Живи Нарцисс, подобно мне, в предместьях холодного Стокгольма, он, разглядывая собственное отражение, превратился бы скорее в снеговика, чем в цветок.

3. Не убий.

Я человек некультурный. В театр не хожу, хотя среди моих друзей есть театральные режиссеры. Во всяком случае, не возникает сомнений, что я встречаюсь с ними вне зависимости от их достижений, не ради престижа. В театре мне скучно. Кино — совсем другое дело. Оно возбуждает очень сильные эмоции. Когда я работала с Жулавским [77], он готов был меня убить. Но мне еще повезло, что он меня, а не наоборот. В тандеме «сценарист — режиссер» одному обычно хочется прикончить другого (исключительно искусства ради), и убийцей становится тот, чей стресс сильнее.

4. Не возжелай.