Полка. О главных книгах русской литературы

После смерти Толстого в 1910 году его бумагами распоряжался друг и соратник писателя Владимир Чертков. Готовя вместе с Павлом Буланже трёхтомное издание «Посмертных художественных произведений Л. Н. Толстого» (в числе которых был и «Хаджи-Мурат»), он сам решил отдать книги властям на предварительный просмотр: это должно было обезопасить их от конфискации после публикации. Министерство двора намекало Черткову, что главным цензором Толстого хочет стать император Николай II — подобно тому, как его прадед Николай I был цензором Пушкина, — но в итоге эта обязанность была возложена на начальника Главного управления по делам печати Алексея Бельгарда.

Он обнаружил в «Произведениях» много «противозаконного». В частности, по мнению Бельгарда, в «Хаджи-Мурате» «император Николай I подвергается недопустимым, крайне грубым и оскорбительным для его памяти нападкам»; помимо прочего, «изложены в дерзостной, неуважительной форме отзывы о нём как носителе верховной власти, а также о царствовавших ранее государях и государынях».

В результате первое издание повести (Москва, 1912 год) вышло с несколькими цензурными пропусками. Глава про Николая I была сокращена более чем вдвое: четыре с половиной страницы вместо десяти. От XVII главы осталось одно предложение: «Аул, разорённый набегом, был тот самый, в котором Хаджи-Мурат провёл ночь перед выходом своим к русским».

В том же 1912 году в берлинском Издательстве И. П. Ладыжникова[1481] увидела свет бесцензурная версия «Произведений» — «Хаджи-Мурат» был опубликован в третьем томе. Однако следует заметить, что обе — московская и берлинская — редакции книги ориентировались на один и тот же текст Буланже, не имевшего доступа к первоначальным рукописям Толстого. Полное, основанное на автографах писателя издание «Хаджи-Мурата» вышло только в 1950 году в 35-м томе полного собрания сочинений Толстого, в нём были устранены ошибки переписчиков и авторские описки и представлены варианты и конспекты повести.

Как её приняли?

Довольно прохладно. Василий Розанов считал поздние произведения Толстого слабыми и назвал страницы «Хаджи-Мурата», посвящённые Николаю I, «позорными». Издатель «Нового времени» Алексей Суворин[1482] высказался ещё резче: «Против „Капитанской дочки“ чего же это стоит. Говно».

Но с годами репутация повести упрочилась. Марк Алданов[1483] сказал Ивану Бунину: «Великая русская литература… кончилась на „Хаджи-Мурате“». Исаак Бабель рекомендовал учиться на этой повести простоте и точности изложения: «Там ток шёл от земли, прямо через руки, прямо к бумаге, без всякого средостения, совершенно беспощадно срывая всякие покровы чувством правды, причём когда эта правда появлялась, то она облекалась в прозрачные и прекрасные одежды». А обожавший русскую классику философ Людвиг Витгенштейн советовал «Хаджи-Мурата» своим друзьям и коллегам, ставя его выше несколько прямолинейного «Воскресения»: «Его [Толстого] философия представляется мне самой верной, когда она скрыта в повествовании».

Что было дальше?

В последние годы жизни Толстой почти не сочинял художественную прозу, сосредоточившись на дневниках, статьях и письмах. Во многом это связано с последствиями затяжной болезни, пережитой писателем в 1901–1902 годах; вероятно, даже более веская причина — его окончательное разочарование в возможностях художественной литературы, которое нашло своё выражение в трактатах «Что такое искусство?» (1897) и «О Шекспире и о драме» (1906).

В 1906 году Российская академия наук номинировала Толстого на Нобелевскую премию. В октябре он попросил финского писателя и переводчика Арвида Ярнефельта повлиять на решение Шведской академии — Толстой не хотел получать награду, потому что не знал, как распорядиться денежным призом. Премия досталась итальянскому поэту Джозуэ Кардуччи.

Обстоятельства ухода и смерти Толстого широко известны: он скончался 7 ноября 1910 года на станции Астапово. «Хаджи-Мурат», опубликованный посмертно, быстро стал хрестоматийным произведением писателя — наравне с трилогией «Детство. Отрочество. Юность», зрелыми романами и «Смертью Ивана Ильича». Теоретик формализма Виктор Шкловский считал её «величайшей вещью среди великих» у Толстого. Историк литературы Дмитрий Святополк-Мирский полагал, что в ней писатель «достигает наибольшей высоты». В своём обширном «Комментарии к „Евгению Онегину“» Владимир Набоков назвал «Хаджи-Мурата» «восхитительной повестью». Наконец, по мнению американского литературоведа и автора книги «Западный канон» Гарольда Блума, это «лучшая повесть на свете» и «эталон возвышенного в художественной прозе».

Марк Алданов. Портрет Аарона Билиса. 1931 год.

Писатель Алданов считал, что великая русская литература закончилась на «Хаджи-Мурате»[1484]