Полкороля

Никому не хотелось добровольно делиться. Все понимали – в этих краях пища дороже золота. И тут, к общему изумлению, Анкран залез под меховую накидку и извлек оттуда мешочек соленой рыбы.

И пожал плечами:

– Я эту рыбу терпеть не могу.

– Сперва морил нас голодом, теперь нас кормит, – отметил Ральф. – Все по справедливости. – Сам он припас несколько хлебцев, чья свежесть, если и была, то давно миновала. Сумаэль добавила от себя две черствые ковриги.

Ярви только развел пустыми руками и попытался улыбнуться:

– Нижайше взываю к вашей… э… щедрости?

Анкран тихонько потер свернутый нос.

– Меня твое унижение как-то не греет. А вы двое?

Джойд подернул плечами:

– Не было времени подготовиться.

– А я ножик принес, – сказал Ничто и подал меч.

И все уставились на скудную снедь на шестерых, недотягивающую вкупе до нормального обеда для одного.

– Пожалуй, стану-ка мамашей я, – произнесла Сумаэль.

Ярви сел, виляя хвостом, как отцовские псы, в ожидании корки, пока она отмеряла шесть устрашающе равных и жутко тоненьких ломтиков хлеба. Ральф проглотил свою долю в два укуса, а потом смотрел, как Анкран по сто раз пережевывает каждую крошку, зажмурившись от восторга.

– Это и вся наша еда?

Сумаэль скатала вожделенный сверток и, без разговоров, отправила его к себе под куртку.

– Я скучаю по Триггу, – горестно вымолвил Ральф.

Из Сумаэль бы вышла служительница что надо. Ее светлая голова не забыла прихватить с корабля две пустые бутыли Шадикширрам, и теперь они набили их снегом и попеременно несли под одеждой. Вскоре Ярви сообразил пить содержимое по глоточку, так как развязать штаны, чтобы помочиться на лютом холоде, оказалось воистину подвигом, который сопровождали хриплые поздравления, все более чистосердечные по мере того, как рано или поздно каждый подставлял жгучему ветру свое хозяйство.

Растянувшийся на целый мучительный месяц день подошел к концу, и с наступлением вечера небеса озарили звезды: сверкающие спирали и яркие шлейфы скоплений, пылавшие как очи богов. Сумаэль на ходу показывала незнакомые созвездия, и для каждого у нее было имя: Храбрый Портной, Извилистая Тропа, Входящий-Со-Стуком, Пожиратель Снов. Девушка рассказывала и улыбалась, дыхание струилось во тьме, и прежде не слыханная радость в ее голосе заставила улыбнуться и Ярви.

– А сколько теперь осталось до Ванстерланда? – спросил он.

– Много. – Она оглянулась, изучая горизонт, и радость моментально сошла на нет. Девушка ускорила шаг.

Он, превозмогая себя, плелся следом.

– Я даже спасибо тебе не сказал.

– Скажешь потом, если мы не превратимся в пару замерзших трупов.

– Поскольку этого потом может и не быть… спасибо. Ты ведь могла позволить Триггу убить меня.

– Если бы задумалась хоть на миг, то так бы и сделала.

Ему ли на это сетовать? Ярви спросил себя, как поступил бы он, если бы это ее душил Тригг – и ответ ему совсем не понравился.

– Выходит, хорошо, что ты не стала долго думать.

Настала долгая тишина, только под сапогами похрустывал снег. Наконец, девушка насупленно посмотрела на него и тут же отвернулась обратно.

– По-моему, тоже.

На второй день они принялись шутить, чтобы поднять себе настроение.

– Ты опять начал зажимать наши припасы, Анкран! Куда жареного поросенка дел? – И все хохотали.

– Давайте наперегонки до Вульсгарда! Кто последний пройдет в ворота, того продадим, чтобы нам хватило на эль! – И все хихикали.

– Надеюсь, Шадикширрам, когда нас догонит, притащит с собой вина. – И никто не улыбнулся.

После того как на рассвете – если можно было так назвать эту бесцветную мглу – третьего дня они выползли из своей жалкой как-бы-палатки, то все лишь недовольно бурчали.

– Не хочу, чтобы впереди меня шел этот старый растяпа, – скрежетал Ничто, после того как в третий раз наступил Ральфу на пятку.

– А мне не нравится, когда меч в руках полоумного маячит за моей спиной, – огрызался через плечо Ральф.

– А в спине тебе больше понравится?

– Сколько же вам лет, а до сих пор себя ведете как дети? – Ярви прибавил ходу и вклинился между ними. – Если мы перестанем помогать друг другу, всех нас убьет зима.

Впереди, чуть слышно, прошелестела Сумаэль:

– Скорее всего, она и так нас убьет.

Спорить Ярви не стал.

На четвертый день зимний туман накрыл белые земли подобно савану. Они шли молча. Лишь кто-нибудь неразборчиво буркнет, когда споткнется, да другой буркнет, когда поможет тому подняться, чтобы дальше идти в никуда. Шесть безмолвных фигурок плелись посреди великой пустыни, в бескрайней, ледяной пустоте. Каждый под тяжким гнетом невольничьего ошейника и еще более тяжелой цепи продирался сквозь стужу собственных бед. У всех была своя боль, свой голод и страх.

Первое время Ярви не переставал думать о тех, кто утонул вместе с судном. Сколько их там погибло? Он вспоминал, как крошились доски, как море хлынуло в трюм. И все для того, чтоб уцелеть самому? Видимо, ради этого рабы упирались изо всех сил, тянулись на цепях за последним глотком воздуха, прежде чем Матерь Море утащила их к себе, вниз, на дно.