Полковник

Недели через две пришло еще одно письмо, и опять на армянском! На двух листочках в клеточку из школьной тетради с полями, заполненное мелким почерком. Нина Андреевна отвечала тоже подробно, на двух листочках. Писала, что и второе письмо благополучно получила, спасибо, что добрые люди ее не забывают. Поздравила с приближающимися новогодними праздниками, в преддверии которых ее родной город особенно красив…

Как раз на старый Новый год пришло третье письмо. Нина Андреевна все три разложила на столе. Все три, хоть и написанные разными почерками, начинались строчкой в одно слово, издали похожее на «киршандр». И кончались все письма одинаковыми словами. По тому, как плотно было написано второе письмо и особенно третье, не уместившееся на трех листах бумаги — дописывали на внутренней стороне конверта, — Нина Андреевна догадалась, что это не просто вежливая отписка, а обстоятельный рассказ о жизни. И сама в ответ писала о себе, о сыне, о том, что взрослый уже, а ума нет, ведь известно, что малые дети — малые заботы, а большие дети — и заботы большие. Лишь о полковнике ничего не написала почему-то.

Письма все приходили, и по всему Нина Андреевна видела, что пишут ей несколько человек. Когда приближались Первомайские праздники и Нина Андреевна уже закупала поздравительные открытки, пришло письмо на русском языке от младшего сержанта Гикора Мартиросяна, и почему-то из города Калинина. Младший сержант объяснял, что был в командировке полтора месяца и поэтому задержался с ответом к Нине Андреевне, хотя родственники и просили его не задерживаться с ответом к тете Нине. Гикор передавал сердечный привет тети Нининому сыну Александру и предлагал ехать в Армению не в июле, как советует тете Нине его двоюродный дядя Корюн из Баку, а весною, когда и он, Гикор, демобилизуется уже и сама Армения особенно красива.

Нет, письма надо было срочно переводить. Она посоветовалась с полковником, и он подсказал ей сходить в Дом быта — в сапожной мастерской там, кажется, работает один армянин. Она сходила, но человек, хоть и был похож на армянина, оказался азербайджанцем. На ее счастье, в пятый цех комбината приехала после техникума целая бригада молодых ребят. Нина Андреевна уже видела их в обед в столовой. Они держались все вместе, выглядели скромно, чем выгодно, на ее взгляд, отличались от местных. Оказалось, когда Нину Андреевну знакомили с ними, что звать руководителя Рафик. Нина Андреевна едва не прыснула при этом, ведь «рафиком» шоферы ее автобазы всегда называли микроавтобус. Но Рафик армянский с удовольствием взялся переводить письма.

И Нина Андреевна собрала скрепкой все письма в том порядке, в каком они приходили, а через неделю, когда зашла к Рафику в общежитие, получила в полной сохранности обратно, вместе с тетрадкой, в которой разборчивым почерком были переводы на русский. Она не знала, как и благодарить Рафика. А он просил не стесняться, приносить еще. По какой-то смутной ассоциации, глядя на широкое улыбающееся лицо, черные глаза и чуть вьющиеся густые волосы, она спросила, не играет ли Рафик на гитаре. «Извините, — отвечал Рафик улыбаясь, — нет». — «Может, поете тогда?» — поощряла она доброжелательной улыбкою молодого человека: им в самодеятельности как раз не хватает певца-мужчины. Нет, извинялся, улыбаясь, Рафик, и не поет. И просил не стесняться, приносить письма: ему ведь ничего не стоит, даже приятно.

Теперь Нина Андреевна могла прочесть: