Полковник Империи (СИ)

Мог ли он так поступать? Конечно мог, хотя это и выглядело фарсом. Более того, был немаловажный момент с его личным международным положением. После того как он захватил в плен Виктора Эммануэля и декларировал от его имени выход Италии из войны на стороне Центральных держав с переходом на сторону Антанты, той пришлось спешно и срочно подтверждать его полномочия. Чтобы не терять момент. Ведь проволочка могла позволить австро-венгерским войскам отойти с границы. Поэтому, декларируя низложения королевства Италия Максим фактически говорил устами особо уполномоченного от всех стран Антанты для проведения переговоров с этим королевством.

Что же до постов, которые он так лихо раздавал, то тут все еще проще. У новообразованного государства не было ни правовой системы, ни суверена, поэтому вступал в силу фактор социального договора. То есть, если большинство согласно с предложением или не может возразить, то так оно и будет. Впрочем, рисковать и проверять на практике эту теорию Максим не стал, назначая на командные посты в ключевых магистратах тех, кто и так по факту обладал реальной властью в этом направлении. Он ведь не зря заезжал в госпитали. Слушал, спрашивал, «мотал на ус». Ведь заигрывать с возрождением Империи он решил еще в Мюнхене и времени для поверхностного изучения вопроса у него хватало.

Бенедикта XV он так же не забыл, назначив Верховным понтификом Римской Империи. Выборы же монарха предложил отложить до конца войны, через всенародный референдум…

А журналисты-то записывали. Тщательно и кропотливо. И это было хорошо, потому что уже через два-три часа вся Италия будет знать о том, что произошло. Примет ли она эти преобразования? Неизвестно. Но шуму будет до небес. И просто так это уже будет не остановить. Многие свяжут возрождение Римской Империи с легитимацией претензий на австрийские земли. Это несложно. Да и король был весьма непопулярен в народе.

И тут кашлянул Бенито, привлекая к себе внимание. Он стоял рядом, и он тоже хотел должность в магистрате. А Максим его «забыл».

— Ах да, чуть не забыл! — Нарочито наигранно хлопнул себя по лбу Меншиков. — Друзья, осталось наградить настоящего героя Италии. Человека, который при приближении неприятеля побежал к нему, дабы предложить свои услуги, предавая присягу, данную перед лицом Господа Бога. Человека, который, увлеченный собственными сиюминутными интересами предал свою Родину, свой народ, свою партию и своего короля. Человека, который срывал подготовку Рима к обороне. Человека, который указал, куда бежал его король. Человека, который поддавшись примитивной лести отринул ценности своей партии. Человека, который ради своих амбиций и жажды власти возжелал положить на кровавый алтарь весь свой народ…

И чем больше говорил Максим, тем большая тишина устанавливалась в зале. Когда же он замолчал — показалось, что только напряженное дыхание толпы людей и биение их сердец — единственный источник хоть какого-то звука. Где-то в зале пустили газы, что оказалось отчетливо слышно в этот момент.

— Да, вы правы, — произнес Меншиков и плавным движением развернувшись к Дуче, он выхватил пистолет и направил стволом Бенито прямо промеж глаз. — Вот ваша награда, друг мой. — Произнес он и выстрелил.

И тело Дуче упало навзничь, как подкошенное, обрызгав кровью кого-то из его ближайших спутников. Пару раз дернулось и затихло. Спокойным и уверенным движением Максим убрал пистоле в кобуру и повернулся к Папе.

— Вы чем-то обеспокоены? — Поведя бровью, спросил наш герой.

— Боже! Вы убили человека… В Храме…

Немного подумав наш герой, вновь достав пистолет протянул его побледневшему как полотно Бенедикту. Рукояткой вперед.

— Вы — Верховный Патриарх Римской Империи. Вы — Папа Римский, первый и самый славный среди епископов Пентархии. Вы — олицетворение гласа Всевышнего. Судите меня. Если я не прав. Если я ошибся. Если я виновен. Вынесете свой приговор и приведите его в исполнение. Ибо сказано — не суди, да не судим будешь. Я вынес свой приговор и привел его в исполнение. Если я не прав — осудите меня. Если я ошибся — казните меня.

Пауза. Долгая и вязкая. Бенедикт даже не попытался протянуться к пистолету. Он с каким-то обреченным видом смотрел то на пистолет, то на труп Муссолини, вокруг которого потихоньку расплывалась кровавая лужа. Потом он закрыл лицо руками. Потер его. Помассировал виски. И тяжело вздохнув произнес:

— Уберите пистолет. Вы правы. Он изменник, предатель и мерзавец, что баламутил народ. Одного не пойму — зачем его было убивать здесь? В Храме?

— Виноват. Готов понести наказание. — Спокойным, уверенным тоном произнес Максим, убирая пистолет.

— Наказание?

— Епитимья, обет, — пожал плечами Меншиков. — Я готов искупить свое прегрешение.