Полковник Империи (СИ)

— Даже не знаю, — покачав головой ответил растерянный Бенедикт. Отправлять боевого командира молиться и каяться было глупо. Сажать на строгий пост — безумно. Но как его еще наказать? Обязать паломничество в Иерусалим? Не к месту. Нужно было что-то что будет неприятно, сложно, но обыденно и реально. Иначе какой смысл в обете? Ношу надо давать по силам, чтобы не дискредитировать идею. — Вы курите? — Принюхавшись, поинтересовался Бенедикт. — Да, вы курите. — Повторил он уже утвердительным тоном. — Вот вам и наказание. Дайте обет, что более никогда не вдохнете табачного дыма по доброй воле.

— Клянусь, — приложив руку к сердцу, ответил Меншиков с трудом сдержав улыбку.

Он боролся с курением у подчиненных, а сам с зимы начал себе позволять. И много. Но это мелочи. Главное — табачный диктатор. Ведь грех убийства в храме ему по сути отпустили за «понюшку табака». Ну, не понюшку, а покурку, но роли принципиальной это не играло. Смешно. Ему было смешно. Бенедикт заметил эти эмоции, тщательно сдерживаемые нашим героем, но вида не подал. И вернулся как ни в чем ни бывало к торжественной части, благословив и освятив возрождение древних и славных традиций.

А потом был банкет. Стихийный.

Максим довольно скоро уединился и сел пить вино. То самое, которое использовали здесь для причастия. Дорвался. И да, это был не кагор[11], а хорошее, натуральное вино. Пил. И бренчал на гитаре, выдавая фееричные фрагменты песен на разных языках…

Это был самый странный день в его жизни. Даже там, в августе 1914 года, когда он появился в траншее в Восточной Пруссии, все не выглядело настолько… необычно. Там была война. Простая и понятная. Здесь же… какая-то феерия.

Пытаясь осмыслить свои поступки Максим не понимал, что его толкало на них. Можно же было все сделать проще, легче и понятнее. Зачем весь этот цирк? Зачем он пустился во все тяжкие? Этот цирк с вороном. Байки про эльфов. Пирамида из отрубленных голов австро-венгерских солдат и офицеров, что прикрывались военнопленными. Рассказы про демонов. И, наконец, жертвоприношение быка на Капитолийском холме…

Это был какой-то угар. Ураган бреда и какой-то изысканной наркомании. Ему было страшно представить, что творится в головах аборигенов. Ведь газеты без всякого сомнения освещали этот вопрос с самыми детальными подробностями. А тех, которых никто не знал, выдумывали. А ведь еще наверняка подключились всякого рода мистики и специалисты по эзотерике. Чего они там буровят — даже представить страшно…

Да. Максиму было страшно. Как он вернется к жене? Как он вернется к мирной жизни после своих лихих развлечений? Примут ли его люди? Да чего уж там? Доживет ли он до этой самой мирной жизни? Или его свои же и прирежут?

— Я знаю, что дальше свои же и раньше… меня грохнут в той роще. Так будет всем проще… — тихо прошептал он слова из песни Павла Пламенева.

— Что вы говорите? Максим Иванович, не расслышал, — поинтересовался один из офицеров.

— Ветер — друг перемен — бросит пылью в лицо, но героя опять назовут подлецом, даже если слова никогда не расходятся с делом. Для того, кто признал неизбежность войны безмятежная жизнь не имеет цены… — задумчиво, после долгой паузы произнес наш герой, декламируя строки из песни «Волки из Мибу». — Для любого безумца отмерен предел: сделать все, что успел, но не всё, что хотел. А мосты сожжены, и обратной дороги не будет. Если вечно собрался по кругу идти — незавидный удел — быть на шаг впереди. А на чьей стороне ныне правда? Пусть время рассудит!

Глава 9

1916, 24 мая. Флоренция

Поняв, что каждый день в Риме увеличивает накал бреда и мракобесия, Максим как можно скорее завершил свои дела и выдвинулся на севере. Туда, где гремел гром сражений. Там, во всяком случае, у него не было необходимости постоянно общаться с осаждающими его журналистами и всякого рода дельцами, стремящимися «под шумок» «погреть руки». И соблазн с каждым предложением становился все сильнее и сильнее. Например, ему не раз и не два озвучивали желание увидеть его на престоле Итальянского королевства, то есть, Римской Империи. Дикость и глупость. Но мысль эта все равно точила его разум и начинала манить, все больше находя оправданий и объяснений для столь опрометчивого поступка.

Да, Меншиков вел игру на грани фола. Во всем. В том числе и с полномочиями. Пока в руководстве Антанты были вынуждены идти на уступки, ловя момент, все было хорошо. Они просто не были в состоянии оперативно реагировать на всю ту дичь, что он творил. Но ведь там могли и отозвать его полномочия. А это грозило большими, просто чудовищными проблемами… если не фатальным кризисом. Да, он прекрасно понимал, что в сложившейся ситуации смерть шла за ним по пятам. И будущее его рисовалось очень призрачным, потянутым туманной дымкой неизвестности… настолько густой, что можно было бы предположить, что там не будущее уже, а непроглядная мгла и пустота. Но он не сдавался. Он продолжал трепыхаться и бороться за свою жизнь и будущее.