Полковник Империи

– Даже не знаю, – покачав головой, ответил растерянный Бенедикт. Отправлять боевого командира молиться и каяться было глупо. Сажать на строгий пост – безумно. Но как его ещё наказать? Обязать паломничество в Иерусалим? Не к месту. Нужно что-то, что будет неприятно, сложно, но обыденно и реально. Иначе какой смысл в обете? Ношу надо давать по силам, чтобы не дискредитировать идею. – Вы курите? – принюхавшись, поинтересовался Бенедикт. – Да, вы курите, – повторил он уже утвердительным тоном. – Вот вам и наказание. Дайте обет, что более никогда не вдохнёте табачного дыма по доброй воле.

– Клянусь, – приложив руку к сердцу, ответил Меншиков, с трудом сдержав улыбку.

Он боролся с курением у подчинённых, а сам с зимы начал себе позволять. И много. Но это мелочи. Главное – табачный диктатор. Ведь грех убийства в храме ему по сути отпустили за «понюшку табака». Ну, не понюшку, а покурку, но роли принципиальной это не играло. Смешно. Ему было смешно. Бенедикт заметил эти эмоции, тщательно сдерживаемые нашим героем, но вида не подал. И вернулся как ни в чём не бывало к торжественной части, благословив и освятив возрождение древних и славных традиций. Осторожно переступив при этом через труп Муссолини, который выглядел своего рода жертвой для освящения нового важного дела.

А потом был банкет. Стихийный.

Максим довольно скоро уединился и сел пить вино. То самое, которое использовали здесь для при-

частия. Дорвался. И да, это был не кагор[13], а хорошее, натуральное вино. Пил. И бренчал на гитаре, выдавая фееричные фрагменты песен на разных языках…

Это был самый странный день в его жизни. Даже там, в августе 1914 года, когда он появился в траншее в Восточной Пруссии, всё не выглядело настолько… необычно. Там была война. Простая и понятная. Здесь же… какая-то феерия.

Пытаясь осмыслить свои поступки, Максим не понимал, что его толкало на них. Можно же было всё сделать проще, легче и понятнее. Зачем весь этот цирк? Зачем он пустился во все тяжкие? Этот цирк с вороном. Байки про эльфов. Пирамида из отрубленных голов австро-венгерских солдат и офицеров, что прикрывались военнопленными. Рассказы про демонов. И, наконец, жертвоприношение быка на Капитолийском холме и Муссолини в главном соборе католиков…

Это был какой-то угар. Ураган бреда и какой-то изысканной наркомании. Ему было страшно представить, что творится в головах аборигенов. Ведь газеты, без всякого сомнения, освещали этот вопрос с самыми детальными подробностями. А те, которых никто не знал, выдумывали. А ведь ещё наверняка подключились всякого рода мистики и специалисты по эзотерике. Чего они там буровят – даже представить страшно…

Да. Максиму было страшно. Как он вернётся к жене? Как он вернётся к мирной жизни после своих лихих развлечений? Примут ли его люди? Да чего уж там! Доживёт ли он до этой самой мирной жизни? Или его свои же и прирежут?

– Я знаю, что дальше свои же и раньше… меня грохнут в той роще. Так будет всем проще… – тихо прошептал он слова из песни Павла Пламенева.

– Что вы говорите? Максим Иванович, не расслышал, – поинтересовался один из офицеров.

– Ветер – друг перемен – бросит пылью в лицо, но героя опять назовут подлецом, даже если слова никогда не расходятся с делом. Для того, кто признал неизбежность войны, безмятежная жизнь не имеет цены… – задумчиво, после долгой паузы произнёс наш герой, декламируя строки из песни «Волки из Мибу». – Для любого безумца отмерен предел: сделать всё, что успел, но не всё, что хотел. А мосты сожжены, и обратной дороги не будет. Если вечно собрался по кругу идти, незавидный удел – быть на шаг впереди. А на чьей стороне ныне правда? Пусть время рассудит!

Глава 9

1916 год, 24 мая. Флоренция

Поняв, что каждый день в Риме увеличивает накал бреда и мракобесия, Максим как можно скорее завершил свои дела и выдвинулся на север.

#Туда, где гремел гром сражений. Там, во всяком случае, у него не было необходимости постоянно общаться с осаждающими его журналистами и всякого рода дельцами, стремящимися под шумок погреть руки. И соблазн с каждым предложением становился всё сильнее и сильнее. Например, ему не раз и не два озвучивали желание увидеть его на престоле Итальянского королевства, то есть Римской империи. Дикость и глупость. Но мысль эта всё равно точила его разум и начинала манить, всё больше находя оправданий и объяснений для столь опрометчивого поступка.