Полковник трех разведок

— Извините за праздное любопытство, Дэвисон: вы и сейчас, здесь, в Москве, все еще продолжаете работать над своими военными мемуарами?

— Продолжаю. Но вдумчивее, без былого, послевоенного азарта и фанатизма.

— Мудрое решение. За всякими мемуарами возникают силуэты конкретных людей, с их прошлыми увлечениями, грехами, служебными и политическими просчетами, знать о которых нынешнему поколению не следует, это не имеет смысла. Так что все что угодно, кроме фанатизма.

— Особенно политического.

— Вот видите, даже такой неукротимый мемуарист, как вы, со временем начинает проявлять, если не благоразумие, то хотя бы элементарную осмотрительность, — окончательно, до презрительности, охладел взгляд полковника.

— Извините, сэр, — тут же воспользовался случаем Дэвисон, — вы сами подвели меня к прямому, лобовому вопросу: кто из тех людей, чьи имена неминуемо возникнут на страницах моей книги, обратился к вам с просьбой поинтересоваться степенью готовности моих мемуаров?

— Как это ни странно, пораженными грехом «любопытства» оказались сразу несколько человек, чьи имена в разговоре с вами я обещал не упоминать. Впрочем, вычислить их особого труда не составляет.

— Полагаю, что среди этих, клятвенно «неупоминаемых», имя нашего бывшего врага, оберштурмбаннфюрера СС Отто Скорцени пока еще не возникало? Речь, напомню, идет о германце, точнее австрийце Скорцени, бывшем личном агенте фюрера по особым поручениям, судьба которого, в общем-то, волновать нас не должна.

Малкольм саркастически усмехнулся.

— Мне не нужно напоминать о том, кем был эсэсовец Скорцени. Мало того, можете смело вычеркивать его имя из числа «подозреваемых», поскольку, кого и чего этому авантюристу от разведки и диверсий опасаться в наши благословенные времена? Военным преступником он не признан, от следствия и суда не скрывается.

— Мало того, он и сам уже издал собственные, весьма впечатляющие мемуары.

— Убийственность ситуации в том и заключается, что за контакты и связи этого «личного агента фюрера по особым поручениям» с американцами, англичанами и прочими антифашистами и демократами журить его никто не станет. Скорее, наоборот, ему, как и множеству других нацистов, это следует ставить теперь в заслугу.

— А вот связи высшего командования американской военной разведки с нацистами… — подыграл Дэвисон своему шефу, — все еще никакому оправданию не подлежат. Причем в оценках их послевоенные поколения становятся все более категоричными — вот что настораживает. Того и гляди, настанет время, когда и наши контакты с коммунистами «пеньковского образца» покажутся нашим потомкам подозрительными.

— «Пеньковского образца» — вряд ли. Отношение к предателям с веками не меняется. К тому же Третий рейх всего лишь оказался нашим временным, ситуативным врагом, а Советы были, и всегда будут представать в образе вечных и непримиримых…

— Но почему все-таки интерес к моему сочинительству обострился именно сейчас? — решил Дэвисон, что более подходящего случая ждать бессмысленно.

— Одним из героев ваших воспоминаний наверняка является Ангел Бош.

— Бош?!

— Только не пытайтесь убедить меня, что это имя вам не знакомо.

— Почему же? Очень даже знакомо. Просто слишком уже неожиданно. Оказывается, в мутном пруду послевоенного застоя опять всплыло тело этого проходимца!

— И в рукописи ваших воспоминаний он конечно же присутствует?

— А какие «швейцарские мемуары янки» могут обойтись без такого персонажа? — только теперь по-настоящему оживился капитан. — Как-никак держатель нашей конспиративной штаб-квартиры в Швейцарии. Обойти молчанием столь влиятельную в свое время, и столь же колоритную, фигуру — было бы непростительно.

— Еще бы: тот самый Ангел Бош, который конечно же знал многое и о многих, причем по обе стороны фронта сущих.

— Мало того, он буквально поражал нас своей осведомленностью по поводу всего того, что мы, исключительно по наивности своей, тщетно пытались конспирировать.

* * *

Полковник еще глубже погрузился в необъятное, «эпохи позднего викторианства», кресло, и победно отбарабанил какую-то дробь на самом кончике столешницы.

— Так вот, в последнее время служба безопасности, как, впрочем, и органы правосудия, коммунистической Югославии, в частности, Республики Сербской, почему-то вдруг очень заинтересовалась неким сербом, бывшим офицером югославской разведки Ангелом Бошем, он же Ангел Божич, он же Князь Балкан, он же Кровавый Серб, он же Антонио Дорини, он же, он же…

— Вот именно: «он же…». Уцелеть в прошлую войну при таком перечне оперативных псевдонимов способен был только Бош. Хотя, грешным делом, я готов был причислить его в своих воспоминаниях к сонму усопших.

— Кстати, вам известно, что, кроме того, что он был полковником и резидентом югославской разведки, он также умудрился стать офицером британской, итальянской и швейцарской разведок?