Полковник всегда найдется

И я подумал тогда: нет, дело не в том, что на мою долю выпало освободить этого человека от боли в суставах и старческой немощи, — не потому он так облегченно вздохнул. Блаженную улыбку освобождения приходилось мне видеть и на других лицах. За одно лишь мгновение до смерти так улыбались и молодые парни-афганцы, которых мы называли душманами. И я понял — эти люди сильнее! У них за душой есть нечто большее, а мы проиграли. Нет, не войну. Никакой там войны и в помине не было. Было черт знает что; а проиграли мы свою жизнь, потому как — действительно, после такого удара, какой я нанес старику, — мне самому уже никогда не оправиться.

И нужно ли теперь понимать, что за сила двигала моею рукою, что за проклятие?.. Случилось все именно так, и моя иль не моя в том вина, а надо платить за дела своей юности. Человек от животного отличается тем, что он должен раскаиваться, — значит, в этом и есть мое счастье, в этом есть моя сила.

Вот, собственно, все. Что еще можно добавить? Часы я потом продул в карты. Конягу с желтухой отправили в Союз. Несколько суток он валялся скрюченный под машиной: ничего не ел, кроме антибактериальных таблеток из своей индивидуальной аптечки, и пил кипяченую воду, но тут же отблевывался ею под скаты — и присыпал песком, чтобы мух было поменьше, а потом опять вползал под машину. На седьмой день только, кажется, опустилась «вертушка», и на этом его мучения кончились. Стеца убили, а о ротном я и говорить не хочу.

Полковник всегда найдется

1

Он возвращался обычно в четвертом часу или чуть позже, но ненамного. Уже темнело, шел к концу новый день. Сергей поднял голову и по приспущенному на веревке целлофановому пакету отыскал свое окно. В комнате горел свет — мягкий и темно-красный ночник. Елена не любила яркого света, она ждала.

Безумно хотелось есть, как всегда в этом городе, так что казалось, все иссохло внутри; досадно сосало под ложечкой, а в ногах опять хлюпало.

Ну и зима, ну и город... Через каждые два-три дня здесь случались сопливые оттепели и вдруг все покрывалось льдом. Люди спешили, толкались, скользили и падали, бились машины, а мясо продавалось на каждом шагу; его было навалом, особенно в центре, но там то и дело попадались полковники. Их тоже было навалом, они-то облюбовали столицу. Сергей ее ненавидел.

Перед крыльцом он остановился и еще раз посмотрел на злополучный пакет. По нему давным-давно рыдал мусоропровод, но все руки не доходили. И день ото дня становилось противнее: смятые потроха обычной пачки вареников перемешались с осколками тарелки, которую Сергей со злости разбил еще месяц назад о карниз, затем он сгреб все в этот пакет и швырнул его за форточку. Сергей не любил вареники с творогом, но сам же купил их в магазине. Он думал, что это пельмени. Потом были оттепели, и не единожды; внутри все смешалось и слиплось, целлофан застывал и оттаивал, а пакет все висел и висел, теперь припорошенный свежим снегом... а я страдала и страдала и прострадала снегопад — сказала Елена сегодня утром. Бог с ней — подумал Сергей.

Она читала книгу под ночником. Поджав свои ноги и стянув для них покрывало со второй кровати. Свернулась в уютный комочек, забившись в норку между лакированной спинкой и еще чем-то мягким, прижатым к стене. Лицо ее было затемнено, виднелся лишь светленький кончик носа.

— Привет, — сказал он и бросил на стол перчатки.

— Привет.

Рукою она отвела в сторону прядь светлых волос, вытянула ноги к батарее.

— Сидишь?! — Он скинул размокшие сапоги, надел тапки и прошел в комнату, взглянув на часы. Подсел к ней. — Как дела?..

— Прекрасно.

Он протянул к ней ладонь. Она отмахнулась.

— Слушай, отстань.

Он встал, пошел к двери, обулся, Взял сумку.

— Ты деньги получил? — спросила она.

— Да, — и он вышел.

Он ответил ей не так чтобы тихо, но знал, Елена его опять не расслышала.

Мясо было и в соседнем с домом магазине, и в гастрономе напротив, и внизу в конце улицы его, кажется, тоже давали. Надо было еще купить хлеба и вообще посмотреть, что дают, пока были деньги. Сначала Сергей решил зайти в гастроном.

У мясного отдела суетились две вьетнамки: тянулись ручонками к распластанным ломтям и лепетали что-то. Небольшие кусочки, из тех, что остались к вечеру на прилавке, потемнели, подсохли — это была баранина. Сергей решил подождать, пока исчезнут эти вьетнамки, и отошел в сторону.

— Ну как ты, оформился?.. — блеснуло перед глазами что-то золотое — цепочка из-под халата или печатка на пальце, — возле Сергея задержался директор магазина, миниатюрный и смуглый, где-то его ровесник, а может, и помоложе.