Полководцы Древней Руси

Зима 1094/95 года прошла спокойно, если не считать новых известий о Евпраксии. Первые же санные караваны провезли из Киева вести о том, что сестра Мономаха обретается в Италии, вдалеке от мужа.

Враги Генриха IV наконец организовали похищение Евпраксии Всеволодовны из Веронского замка, где она охранялась слугами императора.

И потом на соборах в Констанце и особенно в Виченце в присутствии четырех тысяч церковников и тридцати тысяч мирян, собравшихся под открытым небом, она, не щадя себя, рассказала о всех мерзостях мужа. Люди, пораженные, слушали самоистязания молодой женщины, молились. Евпраксия, несмотря на видимые свои грехи, была даже освобождена от епитимьи, потому что собор признал, что к греху ее принуждали тяжелейшим насилием.

В ту пору Евпраксии едва исполнилось двадцать пять лет.

* * *

Прошло несколько месяцев жизни Мономаха в Переяславле, и город быстро возродил свою военную мощь. Там была создана пусть еще небольшая, но хорошо сбитая дружина. День за днем шли сюда обозы с ествой и питьем, с припасами, оружием и людьми из Ростова, Суздаля, Любеча.

Любеч Мономах сохранил за собой, и теперь эта крепость грозно стояла посреди русских земель, неся верную службу своему хозяину. Здесь Мономах нередко останавливался, объезжая свои огромные владения. Более двух тысяч верст надо было проскакать ему, чтобы побывать во всех своих крупных городах, и он неустанно, день за днем сбивал в единый мощный хозяйственный и военный кулак свои обширные владения.

Весной 1095 года в подкрепление к Любечу он затеял строительство на Десне Остерского городка — небольшой, но хорошо укрепленной крепостцы как раз на полдороге между Киевом и Черниговом. Что мог сказать ему Святополк, чем мог помешать ему Олег, если Владимир провозгласил на всю Русь, что, сооружая Остерский городок, он продолжает дело своего деда и прадеда, возводивших крепостцы и валы против печенегов и половцев. Но сам он хорошо понимал, что здесь, на развилке важных торговых и военных путей, его новая крепость будет грозной сторожей не только против степняков, но и против врагов внутренних.

К лету этого же года оп выбил Давыда Святославича из Новгорода и вновь посадил там своего сына Мстислава. Сделать это было непросто. Он раскинул сеть своих людей в Новгороде, снабдил их золотом и пожитками. А они уже замутили и торг, и Софийскую сторону, нашептали в уши новгородскому владыке и боярам.

Вскоре новгородцы заявили Давыду, что он им не люб и пусть идет прочь из города, и тут же послали в Ростов за Мстиславом, сказав на вече, что он их прирожденный князь, что они с малолетства его вспоили и вскормили.

Мстислав отправился в Новгород, а ему на смену в Ростов из Переяславля выехал второй сын Мономаха — Изяслав Владимирович, который только-только вышел из отроческого возраста.

И снова Гита и Владимир провожали очередного робеющего молодого князя в его первый путь, в далекие северные леса, вновь, как и в молодые годы Мономаха, рядом с новым ростовским князем ехал зрелый муж Ставка Гордятич, которого Владимир отпускал на время от себя, чтобы тот устроил сына в Ростове.

Ставка постарел и потучнел, седина посеребрила его все еще пышные темные волосы, лицо было покрыто рубцами, следами ранений, полученных в многочисленных сражениях. Но глаза глядели все так же дерзко, он так же легко вскакивал в седло.

Мономах всегда грустил, когда этот близкий ему боярин, своевольный и упрямый, но безраздельно ему преданный, на время покидал его. Не каждый осмеливался сказать князю правду в глаза, и Мономах ценил это» Нередко, поразмыслив над запальчивыми, порой обидными словами боярина, он менял свое, казалось, выношенное решение и говорил старому товарищу: «Ну что ж, Ставка, правильно рекут: «Муж обличающий лучше льстящего. Спасибо тебе за правду».

Уехал Изяслав, и словно опустел княжеский дворец, хотя детей в нем было еще достаточно. Но в те дни Мономах и Гита вдруг поняли, что с уходом каждого сына уходит частица жизни; и человек чувствует себя молодым до тех пор, пока есть в доме маленькие дети, и вот уже они вырастают, и ты видишь, как сам подвигаешься к роковой черте, и она уже где-то неотвратимо проглядывается — еще далеко, но с каждым бегущим годом будет подвигаться все ближе и ближе, пока не захватит весь горизонт…

С каждым месяцем укреплялись связи Переяславля с Константинополем. Греки, зная о давнишней приверженности Всеволодова дома к Византии, постепенно обживали город, ставили здесь дома и лавки, внедрялись в церковный причт, старались ввести свои порядки в богослужении.

Вскоре тесные дружеские связи с Византией пригодились. Из Константинополя прискакали гонцы с известием, что огромные полчища половцев во главе с Тугорканом, тестем великого киевского князя Святополка, оставили приднепровские степи и ушли на Византию. Потом пришли гонцы из Киева от Святополка и подтвердили вести византийцев: Тугоркан продвинулся к Константинополю и остановился близ Адрианополя, в одном переходе от византийской столицы.