— Не понимаю, — возмущался он, — все вы моложе меня и все время болеете. Я вот, после Петрограда, ничем не болел и проживу, я в этом не сомневаюсь, сто двадцать лет!
Незадолго до этого он рассказал, что ему предлагают ехать в Китай военным советником.
— Вот ты собираешься ехать на войну, — заметил я, — а хочешь прожить сто двадцать лет. От пули на войне никто не застрахован.
Григорий Иванович откровенно рассмеялся.
— Ну нет, — ответил он уверенно, — еще не отлита пуля, которой будет убит Котовский! И вряд ли кто такую отольет!
Это была наша последняя встреча…
Через два месяца, находясь в командировке под чужим небом, я прочел на первой странице газеты короткое сообщение агентства Рейтер:
«В совхозе Чебанка близ Одессы убит командир советского кавалерийского корпуса Григорий Котовский».
Праздная, оживленная толпа сновала по бульварам, а я брел с раскрытой газетой в руке как потерянный. Листва на каштанах, окаймляющих тротуар, только что была зеленой, сейчас она почему-то стала серой…
За несколько часов я закончил все свои дела и выехал на Родину. На похороны я опоздал, но решил все же посетить могилу человека, с которым связаны были незабываемые годы моей юности.
Я приехал в Бирзулу перед вечером. Временное надгробие утопало в живых цветах. Возле могилы какая-то крестьянка с грудным ребенком на руках усердно молилась.
Я догнал ее, когда она направлялась к вокзалу, и расспросил. Она не знала Котовского, никогда не видала его в глаза, но, конечно, слышала о нем. И вот сейчас, находясь проездом в Бирзуле, узнав о его гибели и о том, что здесь его могила, она сочла необходимым помолиться за упокой души большого, сильного и доброго человека, который подвигом своей жизни заслужил любовь и уважение народа.
М. Палант
ЕПИФАН КОВТЮХ
Стоял март 1918 года. Только что был подписан Брестский мир, со всех фронтов катилась лавина демобилизованных из старой армии. Солдаты неудержимо стремились домой: советская власть дала землю, руки истосковались по крестьянской работе.
Возвращался с Кавказского фронта на родную Кубань Епифан Ковтюх. Долго не был он в своей станице Полтавской. Какие поля раскинулись вокруг!
Только земля принадлежала богатым казакам, а иногородние, должны были батрачить у кулаков.
С шести лет пришлось работать на других Епифану Ковтюху. С трудом удалось получить образование. Пришла война. За храбрость в боях достиг штабс-капитанского чина. Сколько же раз за эти кровавые годы чудились ему родные поля, их запах, простор, покой!..
Не было покоя в стране. Не было его и на Кубани. Правда, большая часть области уже к февралю 1918 года стала советской. Красногвардейские отряды из Армавира, Тихорецкой, Новороссийска и Тамани сжимали кольцо вокруг Екатеринодара, где сидела «самостийная» Кубанская рада; 14 марта над городом взвился красный флаг. Но советские войска были еще плохо организованными и разнородными, большей частью состояли из разрозненных партизанских отрядов. Пользуясь этим, белые войска Добровольческой армии вместе, с частями рады продолжали борьбу и угрожали Екатеринодару. Активизировалось кулачье в станицах: припрятывало оружие, организовывало заговоры.
В эти дни в Таманском отделе3
появился матрос Рогачев, который стал создавать по станицам вооруженные отряды бедноты.Вот какую картину застал дома по приезде двадцатисемилетний Епифан Ковтюх. Сразу же по приезде сформировал в станице роту, которая под названием 2-й Полтавской влилась в отряд Рогачева.
Ранним апрельским утром за околицей Полтавской показался скачущий во весь опор всадник. Промчавшись прямо к церкви, он ударил в набат. Собравшимся станичникам объявил:
— Товарищ Рогачев кличет отрядников до Старо-Величковской!
Быстро поднял Ковтюх роту и повел ее в указанное место. Там уже собрались отрядники со всего отдела. Рогачев объявил приказ областного Совета: отобрать у враждебных советской власти элементов оружие, подозрительных арестовать и отправить в Екатеринодар, пресекать попытки создания контрреволюционных организаций.
Бойцы вернулись в свои станицы и приступили к выполнению приказа. Но кулаки и офицеры тоже не дремали. В конце апреля вспыхнули контрреволюционные восстания в пяти станицах.
Отряд Рогачева немедленно выступил. Одну за другой очищая мятежные станицы, он, наконец, подошел к Копанской, где сосредоточились основные силы повстанцев. Около 5 часов вечера 26 апреля отряд начал атаку. Она проходила бестолково: многие не имели военного опыта, а сам Рогачев управлять сухопутным боем не сумел. Приободрившись, белоказаки перешли к вечеру в контратаку, стали обходить левый фланг отряда, уже почти забрались в тыл. Казалось, все рушилось.
Но и не в таких переделках побывал на фронтах Епифан Иович.
— Стой! — закричал он. — Слушай мою команду: полтавцы и старонижнестеблиевцы, вперед!