Полководцы кавказских войн

на Кавказ, он собрал там 16 тысяч войск, не потребовав от казны ни денег, ни оружия, ни пороху, довольствуясь тем, что застал. Нравственным влиянием удержал Шамиля, пребывавшего в бездействии в горах во все время войны, когда малейшее предприятие его было бы для нас пагубно...

Имя Николая Муравьева светлыми чертами отмечено в летописях России. Служить на пользу Отечества личным трудом многие десятки лет с такой любовью и самоотвержением едва ли всякий может!»

Лечивший («пользовавший») кавказского главноуправляющего врач И.И. Европеус в том же журнале «Русская старина» засвидетельствовал иное о личности генерала от инфантерии Муравье-ва-Карского:

«Он избегал всякой роскоши, спал обыкновенно в своем кабинете, на соломенном тюфяке, накрываясь шинелью. Вставая довольно рано, он выходил к утреннему чаю в той же шинели внакидку; так принимал и у себя в кабинете не только своих адъютантов, но и штаб-офицеров, являвшихся к нему по службе. Стол его был русский, сытный и несложный, к обеду подавали, да и то не всегда, по бутылочке белого и красного вина, но сам Николай Николаевич почти ничего не пил, был страстный охотник попариться, но умел переносить и жесточайший холод. В самые трескучие морозы он прогуливался в одном сюртуке и не любил изнеженных маменькиных сынков, увидев на ком-нибудь из офицеров шинель с бобровым воротником, делал замечание, что-де шинель — роскошь для солдата, что он сам шинели с бобровыми воротниками не нашивал.

Сколько я мог заметить, Николай Николаевич не проводил даже часу без дела и мало заботился о собственных своих удобствах. Он был строг к самому себе и взыскателен к подчиненным. Но солдаты его любили: он мало налегал на фрунтовую службу, заботясь больше об их удобствах, довольствии, помещении, даже о развлечениях». '

Это всего лишь одно из свидетельств, говоривших, что МураВь-ев-Карский никогда не являл себя барином и потому вел суровую спартанскую жизнь воина. Впрочем, такое было характерно большинству командного состава кавказских войск, находившихся 6 беспрестанных боевых тревогах. Тем самым царский наместник привлекал к себе любовь подчиненных нижних чинов и офицеров Отдельного корпуса и доверительное расположение воинов-добро-вольцев из иррегулярных кавказских формирований.

И наконец, третье, несколько иное описание личности полководца. Есаул Кавказского линейного казачьего войска И.С. Кравцов оставил для потомков описание трогательных проводов генерала от инфантерии Муравьева-Карского из степного города-крепости Ставрополя и устроенного в его честь представителями всех сословий местного населения прощального обеда. На страницах все той же «Русской старины» есаул Кравцов отметил следующее:

«На Северном Кавказе любили Муравьева за его правду и прямоту характера, чисто русские, тогда как в Закавказском крае лица, облагодетельствованные его предместником разными широкими милостями, напротив, отнеслись к нему холодно по той простой причине, что Муравьев на подобные милости был очень скуп. А был он скуп потому, что с народными деньгами, именуемыми казенными, он обходился так же, как Петр Великий, который говаривал, что он за каждый рубль, взятый с народа на нужды государственные, обязан дать отчет Богу».

Полковник князь А.М. Дондуков-Корсаков дополнил слова казачьего есаула-линейца более кратко и емко:

«Под суровою оболочкою его скрывалось самое теплое и сострадательное сердце. В мерах взыскания он всегда отклонял все, что могло уничтожить будущность виновного. В командование свое на Кавказе он не решился подписать ни одного смертного приговора, не сделал никого несчастным».

...Последние годы своей жизни Николай Николаевич Муравьев-Карский мало бывал в свете, ведя жизнь деревенского отшельника в небогатом родовом имении. На то была своя, и весьма веская причина. Герой войн на Кавказе спешил завершить теперь написание собственных, мемуарных трудов.

Более полувека он вел обстоятельный личный дневник, настолько обширный и интересный для историков и просто широкого круга читателей, что популярнейший в старой России журнал «Русский архив» смог напечатать его только в отрывках. Причем публикация дневника Н.Н. Муравьева-Карского велась несколько лет — в 1868-м, 1877-м, 1885—1889-м и 1891 —1894 годах. И каждая такая публикация только поднимала интерес людей к жизни прославленного полководца, его осмыслению жизни государства Российского, отечественной военной истории.

В своем дневнике Николай Николаевич и оставил завещание потомству, вернее, тем людям, которые разделяли его взгляды,

зачастую и вызывавшие неприятие в придворных кругах. Свою последнюю запись в дневнике он сделал 7 июля 1865 года:

«Но полно писать. Через неделю должен миновать 71 год. Часто память изменяет, слабеют силы телесные и нравственные, тускнеют глаза. Совершается век мой, я пережил всех друзей, постепенно разрушается мой семейный быт, впереди — одиночество.