Полководцы кавказских войн

Командир Гренадерского корпуса горячо заступился за своих подчиненных и не выполнил приказ монарха об их аресте. Все же на следующий день ему пришлось выполнить повеление Императора, непреклонного в своем решении. При этом А.П. Ермолов Сказал Великому Князю Николаю Павловичу:

' — Я имел несчастье подвергнуться гневу Его Величества. Госу

дарь властен посадить меня в крепость, сослать в Сибирь, но он не должен ронять храбрую армию русскую в глазах чужеземцев. Гренадеры пришли сюда не для парадов, но для спасения Отечества и Европы. Таковыми поступками нельзя приобрести привязанности армии.

Когда Великий Князь Николай Павлович попытался «поставить на место» корпусного командира, тот ему сказал:

— Разве, Ваше Высочество, вы полагаете, что русские военные служат Государю, а не Родине? Вы еще достаточно молоды, чтобы учиться, и недостаточно стары, чтобы учить других...

Военный историк генерал А.И. Михайловский-Данилевский, донесший до нас содержание того конфликта, написал следующее:

«Великий Князь по молодости не нашелся, что ответить. Но можно думать, что эти слова глубоко запали в душу Николая Павловича и положили начало тому недоверию, которое так сильно отразилось на Ермолове в прискорбные дни декабрьских событий».

Боевой русский генерал решительно осуждал фронтовую (строевую) муштру, которая была введена в армии сразу же после окончания антинаполеоновских войн 1813—1814 годов. Ермолов постоянно ее высмеивал. Известен, например, такой случай.

Однажды в Варшаве Великий Князь Константин Павлович, ставший наместником в Царстве Польском, показывал Ермолову батальон гвардейской пехоты, обмундированный по новому образцу. Люди замерли в строю, туго затянутые в узкие мундиры с высокими воротниками, накрепко перетянутые перевязями и кушаками, в обтяжных узких панталонах.

При вопросе Великого Князя, как нравится генералу новое обмундирование, Ермолов уронил перчатку и приказал ближайшему солдату поднять ее. Как ни силился несчастный гренадер нагнуться к земле, он не смог сделать этого, так как был стеснен в движениях форменной одеждой и амуницией.

— Не беспокойтесь, голубчик, — сказал Ермолов, сам подни-мая перчатку. И обратился к оторопевшему от этой сцены Константину Павловичу: — Отменно красивая и удобная форма, Ваше Величество...

По возвращении русской армии в Россию он сдает Гренадерский корпус под командование генералу И.Ф. Паскевичу, получает отпуск и уезжает к родителям в Орел. Там его вскоре ждало новое назначение.

Пока Ермолов отдыхал в отцовском имении под Орлом — сельце Лукьянчикове Мценского уезда со ста душами крепостных, в Санкт-Петербурге решалась его дальнейшая судьба. Граф А. А. Аракчеев рекомендовал Государю назначить его на пост военного министра России. Однако эта рекомендация сопровождалась весьма двусмысленной характеристикой прославленного генерала:

«Назначение Ермолова было бы для многих неприятно, потому что он начнет с того, что перегрызется со всеми, но его дея-

тельность, ум, твердость характера, бескорыстие и бережливость его бы вполне впоследствии оправдали».

Но у Императора Александра I были совсем иные планы относительно будущего талантливого, но «вольнодумного» тридцативосьмилетнего генерала. Высочайшим указом от 29 июня 1816 года А.П. Ермолов назначается командиром Отдельного Грузинского (с августа 1820 года — Кавказского) корпуса — то есть главнокомандующим русскими войсками в Грузии и на Северном Кавказе.

Одновременно он становится управляющим (главноуправляющим) гражданской частью в Грузии, Астраханской и Кавказской губерниях, а также чрезвычайным и полномочным послом России в Персии (Иране). Ему подчинялись Каспийская военная флотилия, Черноморское казачье войско и Терское казачество.

Пользуясь полной поддержкой и доверием Императора Александра I, Ермолов получил на Кавказе полную свободу военных и административных^действий. Не случайно его уже в самом скором времени стали называть «кавказским проконсулом».

«КАВКАЗСКИЙ ПРОКОНСУЛ»

Начиная с 1816 года и, пожалуй, по настоящее время портрет Алексея Петровича Ермолова рисуется, как правило, только двумя красками — черной и белой. С тех пор не утихают споры вокруг личности этого незаурядного в талантах человека, взявшего на себя дело «усмирения Кавказа».

Даже внешне образ Ермолова был замечателен. На всех, кто встречался с ним, он производил впечатление человека, рожденного водить за собой полки. Он был гигантского роста и редкой физической силы, в его фигуре с круглой головой на могучих плечах в обрамлении курчавых вихров было что-то львиное, рисовавшее невиданное существо сказочной отваги и мужества. Чем Ермолов (по мнению английского историка Кавказской войны Джона Бадли) расчетливо пользовался, чтобы вызвать восхищение солдат и заставить трепетать от ужаса своих «полудиких врагов».

Неподкупно честный, простой и даже грубый в обращении, Ермолов с офицерской юности вел спартанский образ жизни. Всегда был при шпаге, дома и в походах спал, завернувшись в свою