Полководцы кавказских войн

Генерал А.П. Ермолов с началом Кавказской войны не располагал сколько-нибудь значительными воинскими силами. К моменту его прибытия в Тифлис из числившихся по штату в отдельном Грузинском корпусе 45 000 штыков и 6926 сабель в строю находилось только 37 360 штыков и 5948 сабель. В артиллерийском парке имелось орудий: батарейных — 48, легких — 60, конных казачьих — 24.

И только эти войска прикрывали протяженнейшую государственную границу с Турцией и Персией, стояли гарнизонами в городах Закавказья и крепостях на Кавказской укрепленной линии, обеспечивали безопасность коммуникаций.

Тем не менее Ермолов форсировал «обложение» крепости Кавказ. В своем программном рапорте Илшератору Александру I о начале покорения Чечни он сообщал:

«...В нынешнем 1818 г., если чеченцы, час от часу наглеющие, не воспрепятствуют устроить одно укрепление на Сунже — в месте самом для нас опаснейшем... то в будущем 1819 году... предложу ее правила для жизни и некоторые повинности, кои истолкуют им, что они подданные в. и. в., а не союзники, как они до сего времени о том мечтают...»

Первое, с чего начал кавказский главнокомандующий, был перенос укрепленной линии с берегов Терека на реку Сунжу. В 1818 году здесь были устроены полевые укрепления Преградный Стан и Назрановское. Затем появилась крепость Грозная, построенная на берегах Сунжи на расстоянии одного перехода в глубь Чечни от казачьей станицы Червленой.

То, что Ермолов, оказавшись на Кавказе и познакомившись с ситуацией в горном крае, начал «обложение» непокорных российской власти горных областей именно с Чечни, случайностью не было. В своих «Записках» он так отзывается о ее жителях:

«Ниже по течению Терека живут чеченцы, самые злейшие из разбойников, нападающие на линию. Общество их весьма малолюдно, но чрезвычайно умножилось в последние несколько лет, ибо принимались дружественно злодеи всех прочих народов, оставляющие землю свою по каким-либо преступлениям. Здесь находили они сообщников, тотчас готовых или отмщевать за них, или участвовать в разбоях, а они служили им верными проводниками в землях, им самим не знакомых. Чечню справедливо можно назвать гнездом всех разбойников».

От Грозной по направлению к Владикавказу, стоявшему на Военно-Грузинской дороге, устраивается цепь укреплений. Она шла параллельно Главному Кавказскому хребту. Результатом создания такой «параллели» стало приведение в российское подданство чеченских аулов, расположенных между Сунжей и Тереком. Одна за другой стали вырастать крепости Внезапная, Бурная, Преградный Стан... Уже одни названия их говорили о многом.

Строительство ка^кдой из них имело свое предназначение. Так, крепость Внезапная' построенная в предгорьях Дагестана рядом с Андреевским аулом (по-чеченски Эндери), перекрыла путь «немирным» горцам в их набегах на русские поселения на нижнем Тереке через Кумыкские степи. Одновременно преграждался путь чеченцам в Северный Дагестан, в земли кумыков, за которыми располагалось дружественное России шамхалство Тарковское. Восточная часть Кавказской укрепленной линии протянулась до Каспийского моря.

Андреевский аул имел в восточной части Северного Кавказа печальную известность тем, что здесь на базаре торговали пленниками, захваченными в ходе набегов. По этому поводу писатель А.С. Грибоедов в своих путевых заметках писал следующее:

«Там (в Андреевском. — А. Ш.) на базаре прежде Ермолова выводили на продажу захваченных людей — ныне самих продавцов вешают».

Появление русских войск на правом, ичкерийском берегу Терека и строительство крепостей на Сунже еще не означало, по заМыслам А.П. Ермолова, начало открытой войны против горцев. Свои намерения относительно Чечни в «Записках» Алексей Петрович поясняет следующим образом:

''«Старейшины почти всех главнейших деревень чеченских были созваны ко мне, и я объяснил им, что прибытие войск наших не должно устрашать их, если они прекратят свои хищничества; что

я не пришел наказывать их за злодеяния прошедшего времени, но требую, чтобы впредь оных делаемо не было, и в удостоверение должны они возобновить давнюю присягу на покорность, возвратить содержащихся у них пленных. Если же ничего не исполнят из требований моих, сами будут виною бедствий, которых не избегут, как явные неприятели.

Старшины просили время на размышление и совещание с обществом, ничего не обещали, отзываясь, что ни к чему приступить не могут без согласия других. Приезжая нередко в лагерь, уверяли в стараниях своих склонить народ к жизни покойной, но между тем из многих неосновательных рассуждений их, сколько неудобно исполнение требования о возврате пленных, можно было заметить, что они не имеют вовсе намерения отдать их.