Поллианна

Глядя, как он хохочет и никак не может остановиться, Поллианна обмерла от страха. У неё на глазах блеснули слёзы.

Увидев, что девочка напугана, мистер Пендлтон быстро взял себя в руки. Его лицо снова помрачнело.

– Поллианна, ты даже сама не знаешь, как ты права, – тихо сказал он. – Я нисколько не сомневаюсь, что «настоящий, живой мальчик» гораздо лучше скелета в шкафу. Но к сожалению, мы не всегда можем распоряжаться своей судьбой. Иногда мы слишком крепко прикованы к своим скелетам. Понимаешь?.. И всё-таки мне почему-то хочется, чтобы ты поподробнее рассказала о своём мальчике.

Поллианна принялась охотно рассказывать про Джимми. Её история заметно растрогала мистера Пендлтона. К тому же недавний припадок смеха разрядил атмосферу. Так или иначе, перед тем как отправиться домой, Поллианна смогла уговорить мистера Пендлтона хотя бы познакомиться с Джимми. Встреча была назначена на субботу.

– Ах, как я рада! Уверена, он вам понравится, – сказала она, прощаясь. – Мне так хочется, чтобы у Джимми наконец появилась настоящая семья.

Глава XXII Кое-что о проповедях и посылках

В то самое время, пока Поллианна рассказывала мистеру Пендлтону про Джимми Бина, местный пастор, преподобный Пол Форд, решил немного прогуляться по лесу. Священник надеялся, что моцион по склонам Пендлтонской горы будет как нельзя кстати для служителя Господа, утомлённого нелёгким пастырским служением.

Преподобный чувствовал себя отвратительно. В течение всего прошедшего года, вопреки всем его стараниям, дела в приходе шли хуже и хуже. Что бы он ни предпринимал, прихожане продолжали склочничать, ссориться и завидовать друг другу. Уж как он их совестил, увещевал, пытался пробудить в них христианские чувства – всё было тщетно! А ведь он искренне желал им добра!.. Увы, все его благие намерения лишь усугубляли ситуацию.

Два священника, его подчинённые, находились меж собой в смертельной вражде – причём из-за какого-то пустяка. Три самые активные дамы из благотворительного комитета готовы были съесть друг друга без соли живьём – и всё из-за какой-то глупой сплетни. Певчие перегрызлись, не в состоянии договориться, кому солировать. Даже в руководстве христианской общины, члены которой должны были являть пример для подражания, не утихала склока…

Последней каплей стал скандал в воскресной школе, когда интриги учителей заставили подать в отставку старшего инспектора. В общем, преподобный Пол Форд хлопнул дверью и пустился по направлению к Пендлтонской горе, чтобы немного успокоиться и на лоне природы поразмышлять о превратностях земной жизни.

Под сенью вековых деревьев священник взглянул на ситуацию философски. Судя по всему, назрел кризис. Что-то нужно было в корне менять. Жизнь церковной общины превратилась в стоячее болото. На единственную воскресную проповедь народу собиралось всё меньше и меньше. Никто не каялся и не проливал слёз. Благотворительные обеды превратились в пустую формальность. Конечно, в общине ещё оставалась кучка по-настоящему верующих, искренних людей, но между ними возникли разногласия. К тому же они тяготились своей избранностью, чувствовали себя белыми воронами среди вечно враждующих собратьев. А главное, бессильными что-либо изменить…

В общем, сознавая всё это, преподобный Пол Форд пришёл к пониманию, что ему, пастырю Божьему, а также церкви, этому городу да и всему христианскому народу не остаётся иного пути, как безропотно принять все выпавшие на их долю страдания. Если только…

Нужно было что-то предпринять. Причём срочно. Но что?

Преподобный вытянул из кармана листки с конспектом своей предстоящей воскресной проповеди. Сдвинув брови, углубился в чтение. Его губы вытянулись в жёсткую струну. Вот они – простые и беспощадные слова Писания, с которыми он предполагал обратиться к своей пастве:

«Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что затворяете Царство Небесное человекам, ибо сами не входите и хотящих войти не допускаете!..»

«Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что поедаете домы вдов и лицемерно долго молитесь: за то примете тем большее осуждение».

«Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что даёте десятину с мяты, аниса и тмина и оставили важнейшее в законе: суд, милость и веру; сие надлежало делать и того не оставлять!..»

О, это было суровое осуждение!

Зычный голос пастыря разносился по зелёным лесным просекам и чащам, словно разящий меч. Даже суетливые птахи и стремительные белки замерли как лист перед травой. «Вот так же, – подумалось священнику, – я обращусь завтра к моему стаду, когда провозглашу эти слова с амвона!..»