∀поллон против Олимпа

— Потерпишь, Махаон. И ты заткнись, Сфенел. — Одиссей отлично узнал голоса старых боевых товарищей, чьи имена Ромашкину вообще ничего не говорили. — А ты, чужанин, дыши глубже. Если что, тоже ищи дыру в полу.

Парень полежал спокойно, подышал, и ему полегчало.

— Слушай, Одиссей, а сколько тут человек?

— Десять.

— Но потомки будут слагать сказания о ста воинах, — добавил Диомед. — Знаешь почему?

— Ну, так круче...

— Нет, потому что каждый из нас стоит десятерых.

— И давно мы тут? — продолжил рекогносцировку Аполлон.

— Не более часа, — оценил царь Итаки.

— А уже передрались, — добавил повелитель Аргоса.

Греки заржали. Кто-то шикнул, гогот сошёл на нет.

Постепенно студент узнал имена всех участников афёры с конём: Менелай, Одиссей, Диомед, Ферсандр, Сфенел, Акамант, Фоант, Махаон и Неоптолем, плюс он сам, Аполлон Степанович Ромашкин.

Подумалось: «Одногруппники, кто хвастался поездками в Турцию и Египет, могут нервно перекурить в уголке. Я в древней Греции, да ещё и в троянском коне. Селфи бы сделать, только мобила осталась в сумке, у Харибдовны». Стало чуть веселее, правда, накатило понимание, что надо бы как-то исхитриться и вернуться домой, а уже потом кичиться своими туристическими достижениями.

Особенно посмеялся бы Витька из коммерческого набора. Витька — это такой заповедный человечек, словно перенёсшийся из девяностых в наше время. Чисто бандит со всеми причиндалами: спортивные штаны, золотая цепь поверх водолазки, кожанка и непременно короткая причёска. Сам худой и среднего роста, но демонстрирует повадки атлета. Походка штангиста, руки растопырил, ноги слегка разбрасывает, но всё это вальяжно, да сплёвывая. Борзый шезлонг, считающий себя шкафом. Уникум.

Аполлон вспомнил знакомство и своё удивление. Он-то полагал, таких гопников уже не делают, а вот нате-ка — Витёк. Выяснилось, что из райцентра, и семья лихая — старшие братья кто в тюрьме, кто на кладбище, а один и вовсе депутат.

Так и представилось, как Витёк скажет: «Ну, это, чисто брехня. Чё-то ты дерзкий стал, Ромаха. Может, чё попутал и в Конобеевке зависал, а теперь за базар ответить не можешь?»

Студенту стало смешно: «Надо же, домой хочется, на душе кошки скребутся, нет бы вспомнить мамку с папкой, а я это чудо природы... Хотя, сейчас и Витька был бы милее местных диких качков».

Дикие качки тяготились бездействием. Одиссею не раз пришлось призывать их к порядку и тишине. Наконец, кто-то, не скрывая радости, громко прошептал:

— Идут!

Снаружи послышались голоса, какие-то люди обошли коня кругом.

— Двое, мужчины, — тихо сказал Диомед.

Визитёры спорили:

— Давай подожжём, Сир!

— Опомнись, Лид! Хозяин велел посмотреть, что это.

— Ну и что это?

— Ну, ослик...

— Ослик?! Да я ему башку проломлю! — ревнивым шёпотом пообещал Эпей.

— Сам ты ослик, Сир. Это куча кизила. И её можно поджечь, — донёсся голос снаружи.

— Сам ты куча, Лид. Только не кизила. Вляпался я в тебя, спасибо судьбе, теперь мучаюсь. Во, это конь.

— Д-деревня, — прокомментировал Эпей.

— Это такой же конь, как я Афродита, — не унимался Лид, и Ромашкин услышал глухое рычание буйного автора статуи. — Зато огня будет — до самых небес!

— Больной ты человек. Пойдём к хозяину, расскажем. Слава богам, уплыли проклятые...

Спорщики удалились, их голоса постепенно исчезли, чтобы больше никогда не возникнуть в жизни Аполлона.

Через довольно продолжительное время, за которое парень успел вспомнить половину занятного, что с ним когда-либо приключалось дома, раздался дробный топот копыт и бряцанье колесниц. К коню прибыли бравые троянские воины.

— Радуйся, Илион! Данайцы позорно бежали! — раздался мощный голос. — Но что за хреновину они забыли взять, спешащие трусы?

В бок статуи постучали. Греки прижали оружие, чтобы не звякало, и стоически перенесли оскорбительные речи.

— Я лично доложу Приаму. Ждите здесь! Гиппобот за старшего!

Ромашкин снова поймал себя на мысли: неведомый ему Гиппобот, если только ничего не случится, так и останется одним из сотен имён, которые он слышал в этом дурацком мире, но так и не узнал, каков же он, Гиппобот.

Начальник укатил, подчинённые принялись шнырять по округе, изредка перебрасываясь впечатлениями. Почти все реплики заглушал шум прибоя, а непосредственно возле коня никого не было.

— Хотят поживиться хоть чем-нибудь в брошенном лагере, — пояснил Одиссей.

Ожидание изводило.

Наконец, к статуе стали стекаться граждане Трои. Удивлённые возгласы, многочисленные постукивания по необычному коню сначала забавляли греков, а потом подействовали раздражающе.

— Чего долбите, дармоеды? — ворчал Диомед, и Одиссею приходилось успокаивать друга.

Бесконечно долго не появлялся царь города. Но вот прибыл и он, а с ним жрецы и свита.

— Славься, Приам, победитель трусливых данайцев! — закричала толпа.

Горячие греки стерпели и эти оскорбительные для них вопли.

В установившейся тишине раздался сильный хриплый голос старого владетеля:

— Зачем они возвели эту диковину?

— Это — проклятая статуя, царь! Аполлон тому свидетель, её необходимо уничтожить!

Диомед пихнул Ромашкина в бок:

— Ты свидетель, гы-гы.