Есть застуканные и не застуканные.
Гермес так удивился, что в гостеприимном зале Омероса аж потемнело. Бог, как-никак.
Никогда ещё смертные не вели с ним себя настолько нагло. Промелькнула мысль о Дионисе, которого когда-то давно никчемные людишки посмели убить, но они хотя бы не знали, кто это. Здесь же налицо полное понимание, кто перед смертным явился!
Однако, чуть умерив спесь и присмотревшись пристальнее, надменный бог торговли разглядел нечто удивительное — наглец-то был не из простых смертных! Странное и пугающее открылось глазам Гермеса.
Ромашкин наоборот не намеревался стоять, распахнув варежку. «Раз этот голый клоун в крылатых тапках хотел коснуться жезлом меня, значит, надо отплатить ему той же монетой», — смекнул Аполлон и привёл задуманное в исполнение.
Гермес как-то обиженно зевнул и медленно осел на пол, где свернулся этаким клубочком и засопел.
Тишь да гладь. Только крылышки на сандалиях еле слышно стрекотали.
Наблюдавший всё это Омерос вышел из столбняка, хлопнул себя по лбу и, подхватив студента под руку, вывел его из залы.
— Ты что же это наделал?! — закричал сказитель на Ромашкина. — Ты его усыпил! В моём доме... Что же?.. Как же?.. Куда?!..
— Погоди, — промолвил Аполлон. — А чего ты меня сюда притащил-то?
— Чтобы он не слышал! — Омерос ткнул пальцем в стену, за которой почивал Гермес.
— Так он спит!
— Вот именно! — Хозяин снова отвесил себе звонкого леща. — Как ты не понимаешь?! Этот сон — особый. В нём Гермес является и доносит до тебя волю пославшего его Зевса. Ну, или Геры. Или свою. Не в этом суть. Что ни скажи, всё будет истолковано спящим как воля высших сил.
— Да ладно!
— Кентавром буду!
Ромашкин, морщась, коснулся жезлом Омероса. Омерос рухнул как подкошенный и принялся похрапывать.
Наклонившись над спящим сказителем, Аполлон убедился: не розыгрыш!
— Успокойся и не дури, — строго велел студент и снова слегка ткнул Омероса жезлом.
Тот очнулся. Поднялся. Паника куда-то улетучилась.
— Долго спать будет? — поинтересовался Ромашкин, держа крылатую арматурину так, словно она была намазана дерьмом.
— Скоро уже начнёт просыпаться.
— Откуда знаешь?
— Видел. Когда однажды Гефест...
— Ясно, — оборвал студент. — Гефест, как я погляжу, там вместо шута. Ладно, будем импровизировать. Ты говоришь, я весь такой нездешний. А откуда я мог бы быть? Как по-твоему?
— Ну, ты дал понять, ты из другого мира...
— Да, да... Но сам ты что думал, когда меня разглядел?
Омерос поскрёб пальцами скулу.
— Ничего не думал, Хаос тебя забери!
— Хаос? Сойдёт. Не высовывайся, чтобы не портить отношения.
Аполлон уверенно зашагал к спящему Гермесу. Омерос остался за дверью.
«Служанки не хватает озабоченной», — подумал студент, глядя на голого бога.
— Слушай и запоминай, голодранец, — сурово начал Ромашкин, тихонько удивляясь своей запредельной борзости. — Ты столкнулся с посланником хаоса. Не вздумай со мной тягаться, ибо я таких, как ты, ем на завтрак пачками. Проваливай вон!
Он коснулся жезлом плеча бога, и тот проснулся. С неподобающей небожителю поспешностью поднялся. Показал на жезл.
— Что? — нагло спросил Аполлон.
— М-мне бы керикион...
— А! — Студент взялся второй рукой за жезл и, к собственному изумлению, переломил его надвое. — Держи, дома склеишь. Амброзией попробуй, ага.
Никогда ещё сандалии Гермеса не уносили хозяина столь стремительно и некуртуазно. Надо признать честно: бог-посыльный бежал.
— Ты оскорбил олимпийца, чужак, — удручённо проговорил появившийся в дверном проёме Омерос. — В моём доме оскорбил. Покинь моё жилище.
Аполлон и сам подумал, не хватил ли лишку.
Что-то его заносит. Второй раз уже. Зевса сбил камнем, Гермеса унизил и красивую вещь сломал. Но жезл Ромашкину сразу не понравился. Получается, любой обладатель этой диковины мог навязывать свою волю любой другой личности.
У Ромашкина на этот счёт были твёрдые убеждения: превращать человека в марионетку при помощи грубого вмешательства в мозги — недопустимо!
— Знаешь, может, я слегка и перегнул палку, — сказал студент Омеросу, не замечая, как отпустил каламбур, — только я этих твоих богов ненавижу. И ты мне сам недавно разъяснил, за что. За то, что они ведут себя, как откровенные гады. Молнии мечут, в голову людям лезут, тебя опаивают, чтобы ты тупил им на потеху.
Тут на лице сказителя нарисовалась гримаса, которую Аполлон легко расшифровал: не случись стычки Гермеса с ним, с Ромашкиным, и Омерос уже вылакал бы свой кубок нектара, тащился бы в вечном кайфе, приближённый к главным бессмертным бандитам этого мира, но вот явился незваный гость и всё облажал!
— Нарколыга ты конченый, — с досадой промолвил студент. — Корчишь из себя слепого, а на деле и правда слепой. Не поминай лихом!
Он подхватил паноплию, лежавшую возле выхода, и покинул обиталище Омероса.
Охранник, по-прежнему стоявший при доме, подозрительно оглядел Аполлона.
«Только вякни мне», — мысленно пообещал студент. Страж промолчал.
На знойных улицах Ретея уже властвовал вечер. Необходимо было что-то решать с ночлегом, да и притомился Ромашкин порядком.