Полмира

— Мы хорошо сражались, — сказал Ральф, хотя его голос звучал глухо.

— Железные руки. — Кивнул Фрор, вытирая влажной тряпкой краску с лица. — Мы добились победы, о которой стоит петь песни.

— Мы победили, во всяком случае. — Отец Ярви поднял один из кусочков металла, который Скифр оставила в траве, и повертел его так и этак, что тот блеснул на солнце. Полая штука, из которой все еще поднимался дымок. Как она могла протянуться через равнину и убить человека?

Сафрит хмуро смотрела в сторону Скифр, начисто вытирая свои окровавленные руки.

— Мы победили при помощи каких-то черных искусств.

— Мы победили. — Отец Ярви пожал плечами. — Из двух возможных окончаний сражения этот лучший. Пусть Отец Мир проливает слезы над методами. Мать Война улыбается от результатов.

— А что насчет Одды? — пробормотал Бренд. Невысокий человек казался непобедимым, но он прошел через Последнюю Дверь. Больше никаких шуток.

— Он бы не выжил из-за стрелы, — сказал Ярви. — Тут было бы либо он, либо все мы.

— Безжалостная арифметика, — сказала Сафрит, сжав губы в суровую линию.

Министр не смотрел на нее.

— Такие задачи и приходится решать лидеру.

— Что если волшебство нашлет на нас проклятие? — спросил Досдувой. — Что если мы рискуем вторым Разбиением Бога? Что если мы…

— Мы победили. — Голос Отца Ярви был холодным и строгим, как обнаженная сталь. Он сжал пальцами здоровой руки тот маленький кусочек эльфийского металла, и костяшки пальцев побелели на его кулаке. — Благодарите любых богов, в которых верите, за ваши жизни, если знаете как. А потом помогите с трупами.

Досдувой закрыл рот и отошел прочь, качая своей огромной головой.

Бренд с трудом разжал свои больные пальцы и уронил щит. Нарисованный Рин дракон был весь изрублен и выдолблен, на кромке светлели свежие царапины, бинты на его ладони пропитались кровью. Боги, он был весь избит, исцарапан и у него все болело. Ему едва хватало сил стоять, не говоря уже о том, чтобы препираться о том, насколько хорошим было то, что они сделали. Чем больше он видел, тем меньше понимал, что такое добро. Его шея горела, когда он ее тронул, она оказалась влажной. Там была царапина, и он не знал, друг ее нанес или враг. Раны болят одинаково, кто бы их не нанес.

— Сложите их с достоинством, — говорил Отец Ярви, — и свалите эти деревья для погребальных костров.

— И этих ублюдков тоже? — Колл указал на людей Конного Народа, разбросанных по холму, изодранных и окровавленных. Некоторые из команды обыскивали тела на предмет чего-нибудь ценного.

— Их тоже.

— А зачем даровать им достойное сожжение?

Ральф ухватил парня за руку.

— Потому что если мы здесь победили попрошаек, то и сами мы не лучше попрошаек. А если победили великих воинов, значит мы еще более великие.

— Ты ранен? — спросила Сафрит.

Бренд уставился на нее, словно она говорила на иностранном языке.

— Чего?

— Сядь.

Это было нетрудно. Он был так слаб, что колени уже сами едва не подгибались. Он смотрел через открытую всем ветрам вершину холма, как его команда отложила оружие и принялась стаскивать трупы в ряды. Другие начали топорами валить чахлые деревца, чтобы сложить огромный погребальный костер. Сафрит склонилась над ним, щупая своими сильными пальцами порез на его шее.

— Он не глубокий. У других гораздо хуже.

— Я убил человека, — пробормотал он, не обращаясь ни к кому конкретному. Может это звучало как похвальба, но он точно не имел похвальбу в виду. — Человека со своими надеждами, заботами, семьей.

Ральф сел на корточки рядом с ним и почесал седую бороду.

— Убить человека совсем не такая легкая задача, как пытаются убедить барды. — Он по-отечески положил руку Бренду на плечо. — Ты сегодня хорошо поработал.

— Да? — пробормотал Бренд, потирая забинтованными руками. — Все еще думаю, кем он был, и что привело его сюда, и почему ему пришлось сражаться. Все еще вижу его лицо.

— Вполне возможно, что ты будешь видеть его, пока сам не пройдешь через Последнюю Дверь. Такова цена стены щитов, Бренд. — И Ральф протянул ему меч. Хороший меч, с серебром на рукояти и запятнанными от долгого использования ножнами. — Меч Одды. Он хотел бы, чтоб ты его взял. У приличного воина должен быть приличный клинок.

Бренд мечтал о том, чтобы у него был свой собственный меч, а теперь его тошнило от одного его вида.

— Я не воин.

— Воин.

— Воины не боятся.

— Дураки не боятся. Воин стоит, несмотря на страх. Ты выстоял.

Бренд подергал влажные штаны.

— Я выстоял и обмочился.

— И не ты один.

— В песнях герои никогда не мочатся в штаны.

— Ага, точно. — Ральф в последний раз сжал его плечо и встал. — Вот почему там песни, а здесь жизнь.

Мать Солнце была высоко над степью, когда они отправились. Медленно поднимался дым от погребального костра. Хотя кровь ушла из неба, оставив лишь чистую и прекрасную синеву, но она все еще оставалась, засохшая и темная, под ногтями Бренда, на его бинтах и на его пульсирующей шее. Он чувствовал, что теперь каждый прожитый им день будет красным.