Полная история регги: от истоков до наших дней

«Большая часть моей жизни прошла между одиннадцатым, двенадцатым и тринадцатым районами Кингстона, на Уолхэм-Парк-роуд, в Тауэр-Хилл и Кокберн-Пен в Лизард-тауне. В те дни все было совсем не так радужно, как сейчас, в смысле финансов, поэтому жизнь, она не о том, что у тебя есть, она скорее о том, как ты живешь и от чего получаешь удовольствие. Уровень преступности не был тогда таким высоким, но политики испортили Ямайку оружием и взятками, поэтому люди начали терять чувство собственного достоинства. Тогда PNP и JPL смотрели в одном направлении, было единство, и когда проходили выборы, мы просто говорили друг другу: “Ребята вы сегодня проиграли, пошли выпьем”. Но все стало по-другому, когда пошла раздача оружия, где-то около 1973 года. Выборы 1976 года стали большим побоищем, а выборы 1979-1980-го оказались самыми кровавыми из всех. В меня стреляли в 1977 году из-за этой политики – это была начальная стадия политического насилия, и люди начали разделяться, началась сегрегация, все стали ставить клеймо друг на друга. В этих условиях музыка была противоядием Ямайки, противоядием от голода и нищеты. Все, что тебе было нужно, это немного еды и немного музыки, и… ты в порядке, дискотеки при саунд-системах были таким местом, где проявлялось уважение друг к другу».

В период между выборами 1976 и 1980 годов Джоси Уэлс боролся в себе с притягательностью бандитского образа жизни, манкого для многих молодых людей, не знавших, как по-другому занять себя, но его мастерство говорить в микрофон в конечном счете указало ему путь, отчасти благодаря влиянию Ю-Роя. И все же Джоси настаивает на том, что его путь к музыке был случайным: если бы его «болтовня» на дискотеках не понравилась, он мог бы продолжать участвовать в бандитских разборках.

«В большинстве случаев ямайский музыкант скажет тебе: “Моя мама мне говорила, когда мне было шесть лет, что я умею петь”, – но на самом деле так бывало в трех случаях из пятисот. Остальные четыреста девяносто семь понятия не имели, кем они могут стать. Это что-то такое, что приходит спонтанно, и музыка была единственной альтернативой избавить нас от нищеты. Раньше я восхищался Ю-Роем на звуке Кинга Табби; у Табби был звук раб-э-даб, а у Ю-Роя в то время стиль был похож на скороговорки: поток слов, как скольжение на гребне волны. В те дни у нас был один проигрыватель, и Ю-Рой выбирал пластинки, он был главный селектор на звуке, но некоторые пластинки он брал под мышку, и потом уже представлял песню – но не так, как сегодня, когда ты мог услышать ругательства. Это было так примерно: “Музыкальный диск, который я собираюсь сейчас запустить, исходит от человека по имени Алтон Эллис, так что не надо химичить с ромом, это профи, да, но он тоже с нашего района”. Ю-Рой – папа всех диджеев того времени, поэтому я хотел быть похожим на него. Клоди Массоп тогда тоже был парнем вроде меня, и когда я отращивал бороду, я становился похож на него, но народу я стал нравиться в музыке, и хотя я через многое прошел, что могло заставить меня посмотреть и в другую сторону, я решил не делать этого.

У нас тоже был небольшой звук за углом, Roots Unlimited, по пятницам там устраивали небольшие ночные дискотеки, а поскольку я был с этого района, я часто ходил туда подиджеить и старался быть похожим на Ю-Роя.

Мне было около семнадцати, но я уже был зрелым настолько, чтобы участвовать в различных разборках между бандами. Выкидные ножи были в порядке вещей, и еще много мелочей разных, о чем я не хочу сейчас говорить, потому что это было плохо и некрасиво. Но когда музыка начала овладевать мной, моя злость уходила, и на меня все больше начала изливаться любовь.

Однажды вечером я играл в Тауэр-Хилл, и Ю-Рой меня там услышал. Он сказал, что ему нравится моя атмосфера, и именно тогда мы начали сотрудничество, где-то в восьмидесятом – восемьдесят первом.

На Sturgav моим селектором был Инспектор Вилли. Ему не нужно было говорить, что ставить, он сам понимал, потому что был танцором. Он был немного старше, но мы все уже были тогда большие люди. Чарли Чаплин у нас был как ученик Ю-Роя, но сам я был свободным диким ковбоем. Мой дом – это моя голова, и куда бы ни вел меня мой нюх, я просто следую за ним».