Полночь мира (=Пепел Сколена)

  Отдельно вели девушек. Совсем еще молоденьких, некоторые наверняка младше Эвинны. Этих, скорее всего, даже не били, по крайней мере, по лицу - но только потому, что каждую ночь они шли по кругу, совсем как огромные кубки с медовухой. А как же иначе? С кетадринками, конечно, хуже, чем с фодирками, зато лучше, чем с овцами, свиньями и другими тварями, которых пасли на склонах Фодирских гор. Некоторые пытались сбежать - но не зря ходит страшная слава о фодирских волкодавах: эти чудовища способны в одиночку завалить хоть медведя, что уж говорить о молодках?

  Воинов было немного - наверное, человек тридцать - но Эвинне они показались огромным войском. Все как один рослые, плечистые, вооруженные кто длинным, массивным мечом, кто огромной секирой, кто длинным, тяжелым копьем или шипастым кистенем. Бросалось в глаза отсутствие луков: как и большинство северных народов, кетадрины презирали метательное оружие. Ну и, конечно, то, что дружинники, наверняка из древних, богатых родов, топали пешком. Последнее, впрочем, и понятно. Эвинна уже видела достаточно, чтобы понять: на горной тропе стоит лошади чего-то испугаться - и ты полетишь в пропасть. Да и толку-то от них на заснеженных кручах...

  Крепость быстро наполнилась пьяным хохотом, сальными остротами, криками и причитаниями невольниц. Эвинна впервые увидела, как молодой рыжебородый фодир тащил упиравшуюся, с красным от слез лицом женщину - лет, наверное, на семь постарше Эвинны. Она пыталась вырваться, а он безжалостно волок ее за волосы, угощая пинками по ребрам...

  Рыжебородый парень ничего не говорил, только тихонько порыкивал, как большой, дорвавшийся до миски с едой голодный пес. Он торопливо сорвал штаны, потом, притиснув пленницу к стене, завернул ей на голову юбку - прямо тут, в переходе к пиршественному залу, где взад-вперед сновали дружинники, слуги, женщины и дети. В момент, когда фодин накрыл собой пленницу, та вскрикнула от боли и стыда. "Наверное, тоже новенькая, - как сквозь туман, дошло до Эвинны. - Эти-то уже привыкли..." Это настолько не походило на ласки и поцелуи, которыми осыпал свою зазнобу Аргард, а когда-то Эгинар Фольвед, что Эвинна не сразу поняла, что делает северянин. Скорее все напоминало насилие Тьерри над матерью, только было еще гнуснее. Эвинна и сама не поняла, в чем отличие, но это было амерзительно и как-то... неправильно, что ли? Да нет, не то слово. Скорее, противоестественно. Потому что вошел фодир совсем не туда, куда вошел Тьерри. Только поймав совершенно безумный, полный ужаса, омерзения и ненависти взгляд, Эвинна припустила прочь, чуть не выронив поднос с едой. Пусть выпорют - это знакомо и привычно, не то, что этот безумный...

  Фодир заметил. Обманчиво-медленно отпихнул предыдущую жертву, в три хищно-стремительных, исполненных грации снежного барса прыжка нагнал Эвинну. В последний момент, когда ей уже казалось, что дверь захлопнется перед носом насильника, ее ухватила за косу цепкая, безжалостная рука. Рывок был столь яростным, что она не удержалась и с криком повалилась фодиру под ноги. Краем глаза заметила, что между ног северянина неспешно покачивалось нечто огромное, бордовое, блестящее после проникновения в пленницу-кетадринку. Эвинна ощутила, как ее грубо поставили на ноги, а потом раскаленный кол вонзился в нее, как меч. Не просто вонзился, он разрывал ее изнутри на куски, вбуриваясь внутрь, он был слишком большим, чтобы мог поместиться у нее внутри, но протискивался внутрь, не считаясь ни с чем. Эвинна рванулась, но жесткие тиски ладоней держали слишком крепко, оставалось только кричать... Как сквозь вату, до нее доносился хохот рыжебородого: тому, похоже, ее крики доставляли удовольствие.

  Сначала она надеялась, что все закончится быстро, или фодир переключится на кого-нибудь еще. Но то ли она оказалась слаще зареванной кетадринской девчонки, то ли дружиннику хотелось ее помучить - но огромный, твердо-упругий кол никак не покидал ее лона, двигаясь все быстрее, проникая все дальше, причиняя жгучую боль. Можно молиться Стиглону об избавлению - но до него высоко. Можно жаловаться Императору - но он далеко. А можно богохульствовать и называть Императора ночной вазой, в которую волен нагадить каждый - от этого ничего не изменится. Сейчас и Справедливым Стиглоном, и Императором в одном лице был рыжебородый. Никто в целом мире не мог заступиться за тех, на ком он вымещал злобу. Наконец фодир застонал сквозь стистнутые зубы - и Эвинна почувствовала, как внутрь ей обильно хлынуло что-то горячее, а жгущий огнем кол обмяк и съежился, но вынимать его фодир не спешил. Он явно собирался передохнуть, собраться с силами, чтобы начать по новой...

  - Прекрасно! - прозвучал над головой насмешливый голос. - На глазах невесты ты совокупляешься с двуногим скотом!