Полночь! Нью-Йорк

Лоррен: До красного.

Лео: А сколько их всего?

Лоррен: Три: зеленый, оранжевый, красный.

Лео: Фиолетового нет?

Машина ехала на юг по Девятой авеню, обтекаемая струями света. Манхэттен переживал очередную снежную бурю.

Лоррен: Бывает – в исключительных случаях.

Лео сидел в одном из клубных кресел под лампой авторской работы, гладил лежащего у него на коленях пса и улыбался, а Джон Ли Хукер пел «Miss Lorraine»[102]. Пришло новое сообщение:

Лоррен: Сейчас оранжевый.

Лео: Что происходит?

Лоррен: Уровень стресса поднимается.

Лео: Это я понял. Не понял почему.

Что делаешь?

Лоррен: Я в такси.

Лео: Парижские пробки?

Лоррен: Нет.

Лео: Тогда что?

Лео нахмурился. Улыбнулся. Ловко она держит его в напряжении! Захотелось немедленно узнать, что такого произошло, почему Лоррен вдруг разволновалась.

Лоррен: Уже красный…

Лео: Боже, скажи наконец, в чем дело!

Лоррен: Чем ты занят?

Лео: Сижу с Псом, он меломан, и мы слушаем Ли Хукера.

Лоррен: То есть у тебя уровень стресса зеленый?

Лео: Зеленее не бывает.

Говори, в чем дело?

Лоррен: Не знаю. Но тревожность взлетела до красного уровня.

Близка к фиолетовому…

Лео: Хочешь, я помогу?

Лоррен: Да, открой дверь.

26

Скажи мне что-нибудь,
скажи мне что-нибудь…

Гарри Стайлз, «Ever Since New York»[103]

– Что ты тут делаешь?

Он неподвижно стоял в проеме двери. И больше не улыбался. Выглядел… удивленным.

– Впустишь меня?

Он отодвинулся, и она вошла в лофт, купающийся в мягком приглушенном свете и заполненный по углам тенями. Собака подбежала к Лоррен, подпрыгивая и радостно вертя хвостом.

– Привет, песик, – сказала Лоррен, пытаясь держаться естественно, хотя в желудке от страха снова образовался узел. Она не ожидала подобного приема… Ни тебе поцелуя, ни дружеского рукопожатия, только холодный душ вопросов.

– Когда ты прилетела?

Она обернулась к Лео, нахмурилась:

– Сегодня.

– Значит, тем мужчиной с собакой был я…

Лео одарил ее летящей улыбкой и тут же снова стал серьезным. Лоррен похолодела, глядя на его непроницаемое лицо. Рад он точно не был. Куда подевался тот нежный, теплый, обволакивающий, чуть насмешливый и мечтательный взгляд, которым он смотрел на нее в их первую ночь? Что вообще происходит?

– Да, – коротко ответила Лоррен.

– Налить чего-нибудь?

– Почему мне кажется, что в этом доме мне не рады? – сказала она, проигнорировав вопрос.

– Не глупи.

Слова прозвучали, но тон был неубедительный, почти отсутствующий. У Лоррен похолодела спина. Лео прошел за стойку, достал бутылку виски.

– Ты можешь объяснить, что происходит? – не сдалась Лоррен, чувствуя, что сердце переместилось в район горла.

Он поднял глаза. И она увидела в них какую-то странную… печаль. Разве он не должен был возликовать? У нее закружилась голова.

– Ничего. Абсолютно ничего не происходит, – спокойно сказал он. – Будешь виски?

Лоррен оцепенела. Хорошо себя чувствовал в этой комнате только Джон Ли Хукер с его блюзом.

– Нет, спасибо. Я надеялась… надеялась, что ты мне обрадуешься.

Боже, детка, тебе конец!

– Я обрадовался… – Лео выдал очередную дежурную улыбку.

Он посмотрел на Лоррен большими серыми глазами в обрамлении по-женски длинных черных ресниц, и его взгляд был таким нежным и одновременно напряженным, что ей захотелось кинуться в объятия этого мужчины и крикнуть: «Люби меня! Сейчас, здесь!» Помешала барная стойка…

– Объясни хотя бы, почему ты не приехал в аэропорт?

Лео колебался, смотрел на Лоррен взглядом невинного младенца.

– Я ведь пообещал, что однажды ты все поймешь… Я виноват. Должен был предупредить… Но не предупредил, что теперь поделаешь.

– Это и есть твое объяснение?! – разозлилась Лоррен. – Полагаешь, я удовлетворюсь парой пустых фраз?

– Не усложняй, прошу тебя!

Взгляд Лео оставался спокойным и отстраненным. Лоррен не понимала: они писали друг другу каждый день, она преодолела расстояние в шесть тысяч километров, с их последней встречи прошли недели – и все это ради такого приема?!

– Не усложняй? Да пошел ты, Лео Ван Меегерен! – крикнула она и кинулась к двери, до последней секунды надеясь, что Лео ее остановит.

Не остановил.