Полночь в саду добра и зла

Двойные двери в конце центрального зала были широко открыты, сквозь них виднелась матовая зелень вечернего сада. Двор Мерсер-хауз разительно отличался от фасада, выстроенного в итальянском стиле. Задний подъезд был выдержан в довоенном[20] стиле – с мощными колоннами и широким портиком в тени разросшихся глициний. Несколько гостей миссис Уильямс с тарелками и бокалами в руках вышли в сад посидеть в плетеных креслах и полюбоваться засыпающим садом, рядами десятифутовых банановых кустов и заросшим лилиями прудом.

Бетти Коул Эшкрафт сидела рядом с Лайлой Мэйхью. Миссис Мэйхью с отсутствующим видом помешивала соломкой томатный сок.

– Мне кажется, что и следующее Рождество мы проведем без милого вечера Джима, – тоскливо произнесла она.

– Ну что ты в самом деле, Лайла, – укоризненно проговорила миссис Эшкрафт, – сейчас только май. До Рождества столько может произойти, да и, похоже, для Джима еще далеко не все кончено.

– Джим всегда устраивал свои вечера накануне бала дебютанток, – продолжала миссис Мэйхью. – Какой это был вечер. Я, право, не могу припомнить, чем мы занимались в эти вечера до того, как Джим начал устраивать свои праздники. Я пыталась вспомнить, но так и не смогла. Память иногда подводит меня, ты же знаешь.

– Не расстраивайся, Лайла, – успокоила миссис Эшкрафт. – Не успеешь оглянуться, как Джим выйдет на свободу и снова начнет устраивать праздники. Теперь-то его точно должны выпустить. Я чувствую это, особенно после того, как эти два подонка вынырнули откуда-то со своими признаниями, что действительно собирались его убить. Чудо, что Джим не застрелил всех троих – он имел полное право это сделать.

Миссис Мэйхью отложила вилку.

– Каждый год Ботина шила мне новое платье специально для вечера Уильямса. Ботина – это моя цветная портниха. Мне кажется, иногда она просто перешивает старое платье, и оно выглядит, как новое. Во всяком случае, мне так кажется. Но в последний раз, когда Джим был уже в тюрьме, я сказала: «Ботина, в этом году нам не о чем беспокоиться. В Саванне теперь нечего будет делать до самого «Котильона».

– Ну, успокойся же наконец, Лайла, – мягко произнесла миссис Эшкрафт. – И ты знаешь, что ответила мне Ботина? Она сказала: «Мисс Лайла, вам, может быть, и нечего делать, но ночь перед «Котильоном» – это ночь нашего бала дебютанток.

– Святые небеса! – простонала миссис Эшкрафт. – Ты не шутишь?

– Нет. У цветных девушек тоже есть бал дебютанток в ночь перед «Котильоном». Когда я услышала это от Ботины, я подумала, как хорошо, но тут же поняла, в этом году мне особенно остро будет не хватать Рождественского вечера Джима.

Миссис Мэйхью отхлебнула ледяного чая и вперила сад невидящий взор.

Обе леди замолчали, а я вдруг заметил, что мужчина и две женщины, сидевшие напротив меня на диване, ведут разговор sotto voce.[21] Они произносили фразы, словно чревовещатели, едва шевеля губами, чтобы их не подслушали. Я напрягся и, когда услышал, о чем они говорят, понял причину их конспирации.

– Это не сработает? – спросила одна из женщин мужчину. – Но почему?

– По нескольким причинам и одна из них заключается в том, что парни выглядят подкупленными Уильямсом.

– Неужели Джим и правда это сделал?

– Конечно, – ответил мужчина. – Я бы поступил точно так же, окажись на его месте. Сонни Зейлер попросил бывшего копа, но хорошего человека, Сэма Уэзерли проверить обоих парней. Сэм сделал вывод, что один из них, скорее всего, говорит правду. Второй – просто мерзавец; у него репутация платного лжесвидетеля, который за деньги выполняет заказы богатых клиентов.

– Но почему Сонни не может использовать только того, кто говорит правду?

– Потому что никакие присяжные не поверят уличному хулигану, да, к тому же, это и не существенно, Мотивы Дэнни Хэнсфорда не играют в этом деле никакой роли. Возможно, он и хотел убить Джима, но нет никаких доказательств, что он действительно пытался это сделать. Нет даже доказательств того, что он в ту ночь держал в руках оружие. Нет отпечатков пальцев и нет следов пороха на руках. Все дело в фактических уликах. Если бы Джим мог заплатить деньги за дискредитацию фактических улик, то такие деньги не пропали бы даром.

На крыльцо вышла миссис Уильямс с «поляроидом» в руках.

– Итак, – провозгласила она бодро, – все улыбаются!

Гости оторвались от тарелок, и Бланш щелкнула затвором. Камера издала жужжащий звук, и в прорези появился черный уголок отснятого кадра. Миссис Уильямс прошла на кухню и положила готовый снимок вместе с другими на буфет.

– Потом я пошлю эти снимки Джеймсу. Я знаю, когда он их увидит, у него создастся впечатление, что и он был на ленче. Я точно это знаю. Когда происходит что-то важное, я делаю фотографии и посылаю ему. Когда у входа зацвели глицинии, я сфотографировала их и послала снимки Джеймсу. Он позвонил мне и сказал: «Спасибо, мама, теперь и я знаю, что наступила весна».