Полночь в саду добра и зла

На черном поле начали проявляться лица. Вот Эмма Келли, сидящая в гостиной между Джо Одомом и Мэнди. По приезде Эмма сказала, что вот уже восемь месяцев она начинает все свои концерты «Шепотом», потому что это любимая песня Джима. Джо с иронической улыбкой заметил, что если дела и дальше пойдут так же, то скоро они с Джимом поменяются местами.

Но вот на снимке появились еще два лица, которые заставили многих гостей протереть глаза в полном недоумении: Ли и Эмма Адлер.

– Теперь я, кажется, видела все, – проговорила Катрин Гор, когда чета Адлеров входила в зал.

Антагонизм между Ли Адлером и Джимом Уильямсом приобрел новое измерение после сближения Адлера со Спенсером Лоутоном. Недавно Лоутон заявил о намерении добиваться своего переизбрания, и Адлер взял в банке кредит в 10000 долларов для проведения избирательной кампании прокурора. Адлер не пытался скрыть их близость, наоборот, он повесил большой плакат «ПЕРЕИЗБРАТЬ СПЕНСЕРА ЛОУТОНА» на ограду своего дома, Улыбающаяся физиономия Лоутона была хорошо видна из окон Мерсер-хауз. Как бы то ни было, но Джим все же сумел посмеяться над своим врагом. Адлер выступал на вечере, посвященном сбору средств в фонд избирательной кампании Лоутона, и зачитал телеграмму от «горячего сторонника» окружного прокурора, который, к великому сожалению, не смог прибыть на торжество. Телеграмма оказалась шуткой и была подписана: «Джим Уильямс, тюрьма графства Чатем» В этом послании содержалось пожелание самой поганой удачи и полного невезения милому прокурору. Однако, телеграмма нисколько не рассмешила собравшихся. «Это провокация, – сделал заключение один из гостей. – Мы все почувствовали себя неудобно, особенно Спенсер Лоутон, который тоже присутствовал при этом».

Все знали, что, даже сидя в тюрьме, Уильямс продолжает вести войну против Спенсера Лоутона, ссужая деньгами его противников. В газетах Саванны появились большие статьи под такими заголовками, как: «ОКРУЖНОЙ ПРОКУРОР ЛОУТОН ОБВИНЯЕТСЯ В КОРРУПЦИИ И НАРУШЕНИИ ПРОЦЕССУАЛЬНОГО ПРАВА». Газета напомнила избирателям, что Верховный суд Джорджии обвинил Лоутона в «нарушении функции уголовного процесса, которая заключается в установлении истины». Статья была написана и оплачена Джимом Уильямсом.

Со своей стороны, Адлеры недоумевали, с какой стати им было прислано приглашение. В книге для гостей они написали в скобках против своих имен слово «соседи», чтобы все знали, что их связь с хозяином дома – чисто географическая.

Миссис Уильямс сунула фотографию с Адлерами в середину стопки.

– Я уверена, что у Джеймса были веские причины, – произнесла она с обычным своим спокойствием, – но этот Адлер однажды ужасно меня разозлил, Я никогда не стану рассказывать об этом Джеймсу. Случилось это месяца три назад. Однажды Ли нанес мне визит вежливости, и я подумала: он прекрасно знает, что Джим сидит в тюрьме, значит, надо прийти и посмотреть, нельзя ли чем поживиться в его доме. Он, видимо, думал, что найдет здесь голые стены и пустые комнаты. Короче, он зашел, был очень вежлив и предупредителен. Но я видела его насквозь. Я знала, что он вовсе не любит Джеймса. Ли сказал мне: «Миссис Уильямс, я видел мистера такого-то с аукциона Сотби в Нью-Йорке и все такое прочее. Словом, если я могу что-то сделать для Джеймса, или если он захочет что-то продать, то скажите мне об этом». Вот так! Я была готова взорваться, но сдержалась и не произнесла ни одного грубого слова. Я мысленно успокоилась, а потом обратилась к Леопольду: «Я очень признательна вам, мистер Адлер, но даже там, где он сейчас находится, Джеймс сумел сохранить свои связи. Он может позвонить в Нью-Йорк. Он может позвонить в Лондон. Он может позвонить в Женеву». Я была с ним очень мила, но внутри у меня все кипело, потому что я знала – он пришел на разведку.

Было совершенно ясно, что Джим Уильямс пригласил Ли Адлера на ленч из-за близости последнего к Спенсеру Лоутону. По мнению Уильямса Адлер управлял Лоутоном, как марионеткой. «Леопольд – это невидимая сила, стоящая у трона, – говорил мне Джим. – Он похож на визиря при османском дворе – стоит за шелковой занавеской и нашептывает в ухо своему владыке. Лоутон не решится ни на один шаг без одобрения Адлера. Это делает Леопольда опасным, особенно для меня. У него достаточно оснований ненавидеть меня. Ведь это я добился его изгнания из правления Телфэйрского музея, когда был его президентом. Да я просто уверен, что это именно Адлер науськал Лоутона повесить на меня убийство первой степени вместо непредумышленного убийства, хотя он это и отрицает. Он опасен, это не подлежит никакому сомнению. Но я его понимаю. Я могу говорить на его языке, если потребуется. Никогда не поздно отработать задний ход и помахать оливковой ветвью. Мое дело вновь открыто после появления двух новых свидетелей. Я очень хорошо чувствую обстановку и не хочу, чтобы, когда мое дело станут пересматривать, Адлер вновь стоял за ширмой и дергал за веревочки».