Полночное небо

Салли не хотела отталкивать своих коллег, своих друзей. Она видела отголоски боли в их плотно сжатых губах, в складках у переносицы. Но ничего, кроме «завтра», ответить не могла. День переполнился – в нем никому уже не было места.

* * *

Будильник пропищал как обычно. Салли сразу поднялась, несмотря на бессонную ночь. Она не знала, что делать, но и прятаться вечно не могла. У команды оставалась работа – нужно было настроить антенну, из-за которой все и случилось.

Салли переоделась в чистое, застегнула комбинезон. Пробежавшись пальцами по нашивке на груди, нащупала первую букву своего настоящего имени, которым не называл ее даже Джек. Еще с колледжа все звали ее по фамилии, доставшейся от матери, – Салливан. Коротко – Салли.

Закрыв глаза, она вспомнила нашивку с инициалами Деви: три белые буквы на винно-красном фоне: «Н. Т. Д.». «Н» значило «Ниша».

– Ниша Деви, – прошептала Салли.

Затем повторила снова. И снова. Как мантру – или молитву?

На кухне сидел Тэл – ел овсянку прямо из герметичного пакетика, в которых хранилась большая часть их продовольственных запасов. Жесткие курчавые волосы стояли дыбом – точно так же, как в невесомости.

– Привет, – замявшись, поздоровался он.

– Доброе утро, – ответила Салли и села напротив со своей порцией овсянки.

– Рад, что ты снова в строю.

Они поели в тишине. Встав из-за стола и выбросив пустую упаковку, Тэл подошел к Салли.

– Произошла трагедия, но твоей вины в этом нет, – промолвил он и легонько сжал ее плечи.

Салли заставила себя доесть завтрак, хотя овсянка была невкусной до тошноты. Впереди ожидали другие дела; Салли твердо решила, что переделает их все до единого. Ради Деви.

На столе лежала колода карт, в которые они с Харпером раньше играли. Раньше? А вернутся ли к ней прежние чувства? Сможет ли она снова от души рассмеяться, как еще пару вечеров назад? Обменяться с Харпером глупыми шуточками, разбросав карты по всему столу? Едва ли.

Вспомнилось, как мать учила ее раскладывать пасьянс. «Чтобы не сидеть без дела», – выразилась Джин. Полезный оказался навык. Часы, проведенные в одиночестве у мамы в кабинете, Салли запомнила лучше, чем все остальное детство. Школьные годы промелькнули как в тумане. Друзья из начальных классов стали безликими мазками на холсте воспоминаний. Лишь мамин кабинет она помнила во всех деталях. А еще посиделки по утрам на кухне, когда Джин читала ей вслух газетные заголовки, и ночи в пустыне под открытым небом. Шелест карт по пластиковой столешнице, рокот кондиционера, голоса, едва доносившиеся из-за двери, – вот настоящее.

Салли безмерно гордилась своей матерью. Ей бы и в голову не пришло жаловаться, что Джин не учит ее плавать брассом, ездить на велосипеде или жарить яичницу. Маминому повышению на работе девочка радовалась в сотню раз больше, чем своим пятеркам и школьным наградам. Ведь это была их общая победа – совместная жертва, которая принесла плоды. Салли легко переносила заточение в темном, пыльном кабинете, потому что не сомневалась: в этот самый момент Джин делает что-то очень важное – наверняка меняет к лучшему весь мир. В детстве Салли восхищалась мамой, как никем другим, и чем больше узнавала о ее профессии, тем больше хотела пойти по ее стопам.

О своем безликом отце Салли слышала нечто похожее. Его работа была важнее и грандиознее семейных уз. На все вопросы дочки Джин неизменно отвечала, что отец – светило науки – настолько умен и предан профессии, что в его сердце не хватило бы места еще и для них двоих. Мать твердила, что Салли должна им гордиться и понимать: он ушел, потому что мир нуждался в нем больше.

– Послушай, медвежонок, – говорила Джин, – твой отец слишком велик, чтобы всецело посвятить себя семье. Вот мы с тобой поменьше и поэтому отлично подходим друг дружке.

Когда Салли исполнилось десять, все изменилось, пошло наперекосяк. Они с матерью и ее новым мужем переехали в Канаду. Через год Джин забеременела, а когда Салли стукнуло одиннадцать, родились ее сестрички-близняшки. Джин забросила науку и занялась воспитанием детей, всецело погрузившись в хлопоты материнства. Близняшкам она уделяла столько времени, сколько никогда не посвящала своей первой дочери. Салли больше не могла гордиться матерью. Зачем маленькая девочка целыми днями сидела одна в кабинете? Где теперь та работа? Ради чего все жертвы?

Близняшки росли. Когда они заговорили, Джин научила их звать ее «мамочкой». Салли никогда ее так не называла. В новой семье не было места угрюмой девочке-подростку. Салли поступила в школу-интернат и навещала мать, только когда общежитие закрывалось, и больше некуда было податься. Сперва она ждала, что Джин возмутится, попросит чаще звонить и писать, поймет, что дочка чем-то недовольна… Нет, мать приняла ее отъезд как должное. Салли закончила школу, прогуляла выпускной и выбрала колледж далеко на юге – там, где прошли самые счастливые дни ее детства.