Полное и окончательное безобразие. Мемуары. Эссе

Термин «тоталитарный» даже не подходит к распавшемуся СССР, он излишне мягок. Это где-нибудь в Германии и в Южной Америке был тоталитарный режим, а в России был извращенный, ненормальный режим сакрального атеизма и богоборчества. Все было гораздо хуже и страшнее, чем пишут и писали советологи. Они-то все это писали в своих Оксфордах, Гарвардах, а не жили в Совдепии, и на своей шкуре не знают всех особенностей большевизма. Беда в том, что в 1991 году не было никакой даже псевдореволюции — просто коммунисты, как питоны, поменяли кожу и раскраску, оставшись по-прежнему у власти. Наше шестидесятничество и диссидентство, в среде которых прошла моя молодость, вовсе и не думали так скоро побеждать коммунистов — номенклатура все сделала сама, без нас. Им надо было переделить госсобственность, что они успешно и сделали. А демократия, а всякие свободы — это только ширма, за которой все ускоренно делили и крали. Милован Джилас правильно писал и пишет о «новом классе» — у нас все именно так, но еще и гораздо хуже. А Запад и целом плохо себя вел и в тридцатые годы, плохо он ведет себя и сейчас, закрывая глаза на то, что происходит в России. Поэтому надежда только на внутренние силы.

Большевизм воспитал огромный, совершенно новый, ранее никогда не бывший, советский народ, у которого с русским народом только одно обшее — русский язык, и ничего больше. Русских сейчас осталось мало-мало и они в загоне, так как не нужны ни Западу, ни огромному советскому народу, ни правящей номенклатуре — «новым русским». Так что ситуация довольно желтенькая и пессимистическая. С наследием Российской Империи покончили большевики, а с наследием СССР — «новые русские», то есть перекрашенная в компрадорскую буржуазию партноменклатура во всех ее поколениях. Постсоветская номенклатура размножается и постоянно усиливается как разновидность болезнетворных бактерий, отравляющих и территорию бывшей России и остатки ее народа. В таких условиях намечается размежевание между большим советским народом и малым народом России, ставшим, по воле Господа, новым народом Израилевым. Страшные гонения на Церковь и на верных ей чад, огромное число новомучеников Российских приготовили русскому народу особое место у трона Царя Небесного. Есть много общего у судеб окраин погибшей Византии — Сербии, Болгарии, Румынии, России. Мы все — частицы одного огромного разбитого сосуда, откуда издревле причащались и в Косово, и на Куликовом поле, и в советские годы. Это кровавое причастие кровью славянских праведников будет, по-видимому, продолжено и в будущем. Ну, а говорить всерьез о Московской Патриархии вообще не стоит — это православное по внешнему виду подразделение партноменклатуры и ее спецслужб, и ничего больше. К сожалению, появление в России Зарубежной Церкви было тоже совершенно неудачным. Сами зарубежные русские священники — дети и внуки первой волны эмиграции — сюда не пожелали приехать и миссионерствовать, а вместо них сейчас действует скопище откровенных провокаторов и отбросов Московской Патриархии, принятых под крыло Зарубежным Синодом. Выжившие в условиях террора катакомбники — это то зерно, из которого возрастет новая русская, свободная от всех пут Православная Церковь. Но этот процесс нескорый и очень трудный, и связан он с осознанием себя русскими и православными остатками русского народа, который только сейчас начал отходить от безликой массы советских скопищ. Налицо гигантская национальная катастрофа великорусской нации, добровольно ставшей материалом для утопических экспериментов кучки международных каторжников и авантюристов. Вопрос сейчас стоит трагически: быть или не быть русскому народу, а если быть, то на какой территории и в каком количестве.

Те непоминающие катакомбные общины, которые угасали при мне, и в которых я молился в молодости, были очень далеки от синодального дореволюционного православия. Во многом они даже возникли из оппозиционных Святейшему Синоду религиозных кругов. Фактически, старообрядцы были религиозными диссидентами с 17 века, а либеральная интеллигенция уже давно искала иного религиозного устройства русской жизни, чем утверждал Святейший Синод и императорский Санкт-Петербург. В сильной степени и Московское славянофильство было оппозиционно и Синоду, и политике последних Императоров. Ведь даже такой видный Иерарх как Митрополит Антоний Храповицкий писал об усталости русской Церкви от «романовщины». Да и наше белое движение было в своей очень большой части не попыткой реставрации старой России, а правой традиционалистской революцией.