— Не совсем, это точно. — Он заплакал, не стыдясь своих слез, потом нахмурился. — Уитото невежественны и дики. Насколько невежественны и дики, я, пожалуй, могу дать вам понять, сказав, что они верят, будто дождь проливает на землю маленькое белое существо, подобное эльфу. Они называют его Дилбо и не сомневаются, что оно скрывается в джунглях. Они всерьез считают, что, если бы удалось поймать, съесть Дилбо и сделать тамтам из его черепа, они могли бы вызывать дождь когда захотят, молотя по голове Дилбо. Им ничего не известно про способ конденсации дождя с помощью сухого льда и йодистого серебра. — Он закусил губу. — Какая жалость. Так или иначе, мы жили там только вдвоем, мы — и еще единственная проблема, оставшаяся неразрешенной. И вот однажды ночью Цайтгайст вскочил на ноги и бросился в джунгли с криком: «Эврика! Эврика! Эврика!», что в переводе с греческого означает: «Нашел! Нашел! Нашел!» — Мужчина смахнул слезы и храбро заставил себя улыбнуться. — Это был момент триумфа. Наверное, Цайтгайст стал единственным белым человеком на всем пространстве между Жапурой и Путумайо, когда-либо кричавшим по-гречески. — Он нахмурился. — Если бы только это не случилось в сухой сезон! Если бы только в то время не чахнул урожай чилийского ногоплодника и дикие свиньи не мигрировали на юг, к новым водопоям! Засуха — как назло — сделала уитото коварными и агрессивными.
Я был вне себя, — продолжал он, — на пределе человеческих возможностей. Четыре часа я прочесывал непроглядные джунгли, выкрикивая его имя. Бесполезно. Наконец, когда лучи восходящего солнца коснулись вершин Анд на западе, я решился обратиться за помощью к уитото.
Тут мой информатор закрыл глаза, словно концентрируя все свое внимание на воспоминании о том ужасном моменте, который он переживал теперь заново.
— У уитото есть эффективная система передачи информации с помощью гигантских барабанов, звук которых разносится на много миль вокруг, — сказал он наконец, стараясь, чтобы голос его не дрожал. — Я уже привык к их адскому грохоту, раздававшемуся и днем, и среди ночи, поэтому не придал особого значения тому, что грохот этот становился все громче по мере моего приближения к деревне аборигенов. Только пройдя уже через ворота, я отдал себе отчет в том, что деревенский барабан звучал по-другому. Это был не тот барабан. Его звук не был похож ни на один барабан, какой мне доводилось слышать раньше, — словно кто-то колотил по пустой автоцистерне слесарным молотком. — Он схватил мою руку и сжал ее до боли. — Внезапно я понял, что только одна вещь могла производить такой сверхъестественный звук. Измученные жаждой уитото нашли Дилбо!
— Вы хотите сказать… — начал было я.
— Да, Цайтгайста, — со стоном подтвердил мужчина. — Отцу космической бомбы пришел
Он выхватил револьвер и всадил шесть пуль в музыкальный автомат, который вспыхнул вишнево-красным светом и сдох.
— А дождь-то пошел? — после почтительного молчания поинтересовался я.
— Пошел, — мрачно ответил мой информатор, — но не такой сильный, как надеялись уитото.
А слева от вас…
© Перевод. И. Доронина, 2020
На церемонии открытия новую научно-исследовательскую лабораторию Федеральной аппаратной корпорации «храмом науки» назвали три из шести ораторов — член кабинета министров, губернатор штата и лауреат Нобелевской премии. Они заявили, что каждый американец должен ее увидеть и что это самая великолепная лаборатория на Земле. В ответной речи представитель компании сообщил, что лаборатория открыта каждый день для всех, независимо от гражданства, цвета кожи и вероисповедания, и что в начале каждого часа из центра города будут отходить бесплатные автобусы, доставляющие посетителей в лабораторию, где постоянно будут дежурить гиды. В ежегодном путеводителе Государственной торговой палаты лаборатории как туристической достопримечательности было уделено больше места, чем пятому по высоте водопаду на востоке страны или поляне для пикников, где пьяные «Натакучи брэйвз» расправились с семьей Хендрика ван Зила.
В здании нового храма науки, построенного из плитняка, стали и стекла и выходящего фасадом на лес и синее озеро Минанго, в своей лаборатории сидел доктор Харольд Мейерс, уговаривая бритую крысу перейти из одной клетки в другую, которую ей предстояло делить с черной вакуумной трубкой, размером и формой напоминающей толстую сигару.
Мейерс, который стригся и одевался, как студент, хотя ему было сорок пять лет, подражая крысам, издавал какие-то попискивающие звуки, которые должны были успокоить голое и разъяренное животное, и подталкивал его сзади закругленным концом авторучки.
— Ну же… пип-пип… спокойно, дружок… пип-пип… вот хороший мальчик. — Крыса уже наполовину перешла в новую клетку. — Ну, детка, еще всего один дюйм и…