Полное собрание рассказов

—  Мнене следовало бы этого делать? Мой дорогой профессор, я рыдал, когда такое впервые предложили. Я задержал в дороге нашу поездку на два дня именно для того, чтобы избежать этого. Но разве они слушают? Я заявил министру народного просвещения: «Ваше превосходительство, это мероприятие международное, царство чистой учености. Эти великие личности прибыли в Нейтралию вовсе не по политическим мотивам». А он грубо ответил: «Они едят и пьют за наш счет. Следовало бы проявить уважение к нашему строю. Делегаты Конгресса физического воспитания все, как один, приветствовали Маршала на спортивном стадионе. Филателистам роздали значки с эмблемой партии, и многие носят их. Профессора тоже должны помочь Новой Нейтралии». Что я мог сказать? Министр — личность, далекая от тонкостей, из самых низов вышел. Именно он, у меня в том нет сомнения, вынудил Министерство отдыха и культуры задержать отправку статуи. Профессор, вы не понимаете политики. Буду откровенен с вами: все это было заговором.

— Вот и мисс Бомбаум говорит то же.

— Заговором против меня. Уже давным-давно они замышляют мое падение. Я не принадлежу к партии. Вы считаете, раз я ношу значок, раз приветственно салютую, значит, стою за Новую Нейтралию. Профессор, у меня шестеро детей, две дочери уже заневестились. Что остается делать, как не радеть о благополучии? А теперь, думаю, мне конец.

— Все и впрямь настолько плохо?

— Выразить не могу, насколько плохо! Профессор, вы должны вернуться в ту комнату и убедить их сохранять спокойствие. Вы англичанин. Ваше влияние велико. Я заметил во время поездки, с каким уважением все относятся к вам.

— Они назвали меня фашистской скотиной.

— Да, — запросто кивнул доктор Фе, — я слышал это через замочную скважину. Они были очень раздосадованы.

После спальни мисс Бомбаум улицы веяли прохладой и сладким ароматом, а касание пальцев доктора Фе рукава Скотт-Кинга было легким, как крылья мотылька. Они шли в молчании. У цветочного киоска среди покрытых росой растений доктор Фе выбрал цветок в петлицу и, жестко поторговавшись из-за цены, с идиллическим изяществом вручил его Скотт-Кингу, после чего продолжил скорбный променад.

— Вы не вернетесь туда?

— Ничего хорошего из этого не выйдет, знаете ли.

— Англичанин признает свое поражение! — в отчаянии воскликнул доктор Фе.

— Выходит, что так.

— Но вы-то сами будете стоять с нами до конца?

— О, разумеется.

— Что ж, тогда, значит, ничего существенного мы не утратили. Празднество может продолжаться. — Высказал доктор Фе это вежливо, но при расставании тяжело вздохнул.

Скотт-Кинг взобрался по истершимся ступеням крепостной стены и, усевшись в одиночестве под апельсиновыми деревьями, принялся наблюдать, как заходит солнце.

В гостинице в тот вечер царило спокойствие. Филателистов собрали и увезли на телегах прочь: они молчаливо и угрюмо отбыли в неизвестном направлении подобно перемещенным лицам, попавшим в бездушную коловерть «социальной инженерии». Шестеро раскольников из числа членов группы отправились вместе с ними за неимением другого средства передвижения. Остались только швейцарец, китаец, перуанец и аргентинец. Они ужинали вместе, молча (не имея общего языка), но в добром расположении духа. Доктор Фе, доктор Антонич и Поэт ужинали за соседним столиком, тоже молча, но скорбно.

На следующий день грузовик доставил заплутавшее скульптурное изображение, и на завтра было назначено открытие памятника. Скотт-Кинг провел время с удовольствием: изучал ежедневные газеты — все, как одна, подтверждая предсказание мисс Бомбаум, на видных местах поместили большие фотографии с церемонии у Национального монумента — и старательно пытался извлечь смысл из передовой статьи по этому поводу; ел, дремал; побывал в городе, где посетил прохладные и ярко сияющие церкви; составил речь, которую, как ему сказали, предстояло завтра произнести. Доктор Фе, когда они встречались, проявлял сдержанность, подобающую человеку изысканных чувств, который, поддавшись эмоциям, слишком многое раскрыл в себе. Это был счастливый день для Скотт-Кинга.

Но не для его коллег. Два страшных несчастья обрушились на них, пока он купался в удовольствиях. Швейцарский профессор и китаец отправились вместе немного покататься в горах. Компанию их скрепляли соображения скорее экономии, нежели взаимного расположения. Назойливый гид, невосприимчивость к изыскам западной архитектуры, выгодная на первый взгляд цена, ожидание прохлады морского бриза, великолепие обширных видов, маленький ресторанчик — все это решило дело. Когда же вечером они не вернулись обратно, судьба их была ясна.

— Им следовало бы посоветоваться с доктором Фе, — убеждал Антонич. — Он выбрал бы более подходящую дорогу и нашел бы для них сопровождение.

— Что с ними станется?

— С этими партизанами ничего не поймешь. Многие из них ребята достойные и старомодные — отнесутся к ним гостеприимно и будут ждать выкупа. Но есть и такие, что лезут в политику. Если наши друзья к таким попались, то, боюсь, их непременно убьют.

— Мне этот швейцарец не нравился.