Полное собрание рассказов

От посольства до отеля путь был недолог, но Скотт-Кинг едва передвигал ноги от изнеможения, подходя к вращающимся дверям. Шел он пешком, ибо только о том и думал, как бы сберечь деньги: он не мог больше позволить себе есть с удовольствием, высчитывая цену каждого куска и каждого глотка, подсчитывая оплату за услуги, гербовый сбор, налоги на предметы роскоши, стонал посреди обжигающего лета под грузом фонда помощи зимой. Он понимал: следовало бы незамедлительно уехать из «Ритца», — и все же колебался, ведь, коли обоснуется в каком-нибудь скромном пансионе где-нибудь в переулке на отшибе, где ни один телефон никогда не звонил и куда никто из внешнего мира мимоходом не ступал ногой, не окажется ли он потерянным безвозвратно, погрязший в бедности, неузнаваемый в своей неприметности, позабытый? Не придется ли ему годы спустя выставлять напоказ обесцветившуюся картонку с предложением уроков в английской разговорной речи, не сделается ли он еще потрепаннее, еще седее и одутловатее с развитием хромоты от отчаяния и нищеты и не умрет ли в конце концов там безымянным? Он был человек зрелый, интеллектуал, ученый исследователь классического наследия, почти поэт, но не мог без ужаса смотреть в лицо такому будущему. Вот и пристал он к «Ритцу», к этому, по сути, пустому, презрительно (Скотт-Кинг чувствовал!) к нему относящемуся отелю, как к единственному месту в Нейтралии, где все еще возможно было найти спасение. Если бы он ушел, то, понятно, ушел бы навсегда. У него не было самонадеянности местных аристократов, способных сидеть здесь изо дня в день, будто бы по какому-то праву. Единственное право Скотт-Кинга состояло в его дорожных чеках. Право это истощалось с каждым часом. В данное время у него на руках оставалось почти сорок фунтов. Когда останется двадцать, решил он, придется съехать. Между тем он беспокойно оглядел обеденный зал, прежде чем начать вычислять, насколько дешево ему должен обойтись обед.

И в тот день он был вознагражден. Выпал его номер. Не далее чем в двух столиках от него сидела — в одиночестве — мисс Бомбаум. Скотт-Кинг поднялся, приветствуя ее. Забыты были все гадкие эпитеты, с какими они расстались.

— Могу я присесть?

Она подняла взгляд, поначалу не узнавая, а потом с явным удовольствием. Наверное, было что-то такое в его жалкой наружности, в робости его обращения, что очистило его в сознании мисс Бомбаум. Вовсе не реакционный каннибал стоял перед нею и не фашистская скотина.

— Валяйте, — ответила она. — Малый, что пригласил меня, так и не появился.

Призрачный страх, холодный в этом распаленном на солнце зале, охватил Скотт-Кинга: неужели ему придется платить за обед мисс Бомбаум? Она заказала, как он заметил, лобстера и пила рейнвейн.

— Когда вы отобедаете, — сказал он. — После, может, за кофе в холле.

— У меня свидание через двадцать минут, — бросила она. — Садитесь.

Он сел и тут же, отвечая на ее мимолетные расспросы, излил ей во всех подробностях затруднительность своего положения. Он особо подчеркнул свои финансовые трудности и, как сумел подчеркнуто, заказал скромнейшее из блюд в меню.

— Это заблуждение, что в жаркую погоду не стоит есть, — заметила мисс Бомбаум. — Вам нужно поддерживать свою стойкость.

Когда он закончил свой рассказ, она обнадежила:

— Как ни крути, а по мне, уладить ваше дело труда особого не составит. Действуйте через Подземелье.

Черное от отчаяния, испуганное лицо Скотт-Кинга потемнело еще больше, и это навело мисс Бомбаум на мысль, что она выразилась не совсем ясно.

— Вы разве ничего не слышали о Подземелье? «Это, — процитировала она одну из своих недавних статей на эту тему, — альтернативная карта Европы наподобие копирования всех лежащих на земной поверхности установленных границ и путей сообщения. Это новый мир, формирующийся под поверхностью старого. Это новое наднациональное гражданство».

— Знаете, я потрясен.

— Слушайте, сейчас у меня уже нет времени. Будьте тут вечером, и я отвезу вас повидаться с человеком, играющим ключевую роль.

В тот день (его последний, как оказалось, в Белласите) Скотт-Кинг впервые принял обратившегося к нему посетителя. Он пришел к себе в номер переспать послеполуденную жару, как вдруг зазвонил телефон и чей-то голос объявил о приходе доктора Антонича. Скотт-Кинг попросил пропустить его наверх.

Хорват вошел и сел возле постели.

— Вот и вы обрели нейтралийскую привычку устраивать сиесту.А я слишком стар. Я не в силах приспосабливаться к новым обычаям. Все в этой стране для меня столь же чуждо, как и тогда, когда я впервые приехал сюда.