Полное собрание рецензий

Jung Chans. Wild swans: Three daughters of China

Пер. с англ. Р.Шапиро. – СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2008.

Папа у нее был партработник. Пострадал, как говорится, в годы культурной революции. От побоев даже сошел было с ума, но партия приказала его вылечить и выдала ему впоследствии справку, что он ничем себя не запятнал.

А мама – из бывших: дочь наложницы полицейского генерала, – тоже идейная активистка, но не без масла в голове. Тюрьма, похоже, только ожесточила ее. Окончательно просветила: что в народном Китае к чему. И, превозмогая запреты блатом, мама пристроила Юн Чжан в университет. А потом исхитрилась выбить ей первую же стипендию для обучения в Англии. Где дочурка и осталась. Заключив брак, насколько я понимаю. Конечно, по любви. Принеся в приданое м-ру Джону Холлидею самое дорогое, что у нее было, – свою биографию.

В конце концов они вдвоем разработали этот актив. Опять же при помощи мамы, которая в 1988 году навестила их в Лондоне и наговорила на магнитофон шестьдесят мемуарных часов.

Теперь у Юн Чжан были на руках бабушкина и мамина истории, а ее супруг, будучи, если не ошибаюсь, ученым-китаистом, взялся обеспечить фон.

И к 1991 году книга была готова. Удостоена премии, переведена на тридцать два языка и прочее.

В самом деле интересная, хотя талантливой, к сожалению, не назовешь.

Причем интересней всего – там, где этот небольшой изъян наиболее очевиден: где написано не с маминых слов. Про собственное, личное участие юной Юн Чжан в этой знаменитой культурной революции. Как она была хунвэйбинкой.

Разумеется – хорошей хунвэйбинкой, чувствительной. Сострадательной свидетельницей публичных избиений.

«Однажды хунвэйбины из нашего класса позвали меня на митинг. В жаркий летний полдень меня била дрожь: на спортплощадке, на помосте я увидела десяток учителей со склоненными головами и в позе „реактивный самолет“ (не представляю. А вы? – С. Г.). Потом одних пнули под колени и приказали на них встать, других, включая моего пожилого учителя английского языка с манерами джентльмена, поставили на длинные узкие скамьи. Он не удержался, покачнулся, упал и расшиб об острый край лоб. Стоявший рядом хунвэйбин машинально нагнулся и протянул ему руки, но тут же выпрямился, принял преувеличенно суровый вид и закричал: „Быстро на скамью!“…»

Перевод, вероятно, передает древесную фактуру оригинала. Но и что-то еще. Какую-то бедность зрения.

Про пережитки феодализма и как обходила их бабушка. Про идейные разногласия папы с мамой. Про внешнюю и внутреннюю политику Мао. Про его злую мадам. Про все эти скучные, свирепые глупости. Про реальность, где все до боли понятно, кроме одного: зачем?

«…Мадам Мао расчистила место для „образцовых пьес“, в сочинении которых принимала участие, и кроме них ничего ставить не дозволялось. Одного режиссера заклеймили, потому что грим, придуманный им для пытаемого героя одной из опер, мадам Мао сочла чрезмерным. Его бросили в тюрьму за „преувеличение тягот революционной борьбы“…»

Одно утешение – приятно, что партия признала некоторые свои ошибки, уточнила курс и теперь ВВП в КНР растет как на дрожжах.

В. В. Лапин. Петербург. Запахи и звуки

СПб.: Европейский Дом, 2007.

А такие книги сами себя пишут. И никогда, между прочим, не кончаются, только растут. Вот увидите, следующее издание будет расшир. и доп. Надеюсь, что и нарядное: нынешнее выглядит так, словно напечатано за счет сиротского приюта.

Но какая замечательная затея! Какая увлекательная забава – воображать, чем пахнет время, какие шумы его наполняют.

Полагаю, В. В. Лапину первому пришло в голову, какое зловоние царило на великосветских балах в XIX столетии: советский троллейбус отдыхает. Это надо себе представить состав парфюма, тип водоснабжения, технологию свечного производства. А современники почти ничего не чувствовали: привычка.