Полное собрание рецензий

Это в самом деле поразительная, как называет ее Зигфрид Ленц, книга.

Описывает опыт невыносимый – буквально: которого не вынес практически больше никто. Выжить евреем в нацистской Германии, немцем – в оккупированном советскими Кенигсберге; уцелеть самому, спасти родителей среди неотвратимых опасностей, неслыханных жестокостей, – история этого мальчика затмевает всю мировую приключенческую литературу, от Дефо до Майн Рида.

(Ее следовало бы изучать в школах, – да педагоги не допустят: что выделывали, например, с немками освободители Восточной Пруссии, – ученикам ни к чему.)

Но Михаэль Вик не просто разгружает измученную память. А также не плачется. Не поучает. Не обвиняет. Никого (кроме разве теоретиков расового отбора) не презирает. Не оправдывая, понимает мотивы всех увиденных злодейств.

Так, вообще-то, обращаются визионеры с опытом мистическим: Михаэлю Вику было дано заглянуть на ту сторону человеческой так называемой реальности. Чистого подростка с душой и талантом словно кто-то выбрал из всех, чтобы именно он своими глазами убедился, как подл и жесток может быть человек – вообще человек, любой из нас, – где предел, до которого мы способны упасть, если нас поставить в такие-то и такие-то условия и обстоятельства.

Подросток запомнил. И с тех пор все как будто болен: так называемая реальность дрожит в его глазах, как разогретый воздух.

Когда-то, в особенно страшную минуту, он дал себе обет: что если все-таки спасется, то в течение всей дальнейшей жизни, какова бы она ни была, до самого конца, будет всегда благодарен, и счастлив, и всем доволен. Счастлив впоследствии бывал. Благодарен – тоже. Третью часть обета исполнить не удалось. «Наверное, никогда мне не избавиться от волнения и сердцебиения, лишь заходит речь о „евреях“…»

Если бы вы только знали, какая глубокая эта книга! Простодушная, бесконечно печальная. В некотором смысле – единственная на свете, а именно вот в каком: брезгует ненавистью, просто не в силах опуститься до нее.

Вы скажете: как – единственная? перебрал, верхогляд! Были же Иисус, Франциск, Спиноза. Это, точно, с моей стороны перебор. На месте Михаэля Вика все перечисленные, несомненно, держались бы не хуже, а Спиноза и писал – не сравнить. Но Вику достался материал другого качества.

И все равно страшно редкая, согласитесь, эта черта – неспособность к умственной куриной слепоте, отождествляющей зло с его функционерами. Если так посмотреть, сюжет Михаэля Вика – метафизический: ненависть искушала его всеми своими средствами; но слюнявой паучихе, в какой бы флаг ни завернулась, интеллигентного мальчика из Кенигсберга не соблазнить, не растлить.

Вот только Кенигсберга не существует, и вообще утешение остается одно:

«Наблюдая за умирающими, я убеждался, что все они воспринимали смерть как избавление от страданий. Поэтому смерть для меня позитивная реальность – объятья, распахнутые каждому в конце его пути… Людям следовало бы научиться видеть в ней величайшее утешение, финал, гарантирующий мир и покой».

Кенигсберга не существует. «Окончила в Калининграде по специальности акушер-гинеколог», – в эту самую минуту произносит сопрано по радио. (Включенному ради подробностей сегодняшнего убийства: человек писал против нацистов, его застрелили, кто следующий?) Пораженный совпадением, прислушиваюсь – что бы вы думали: эта, значит, из Калининграда повивальная бабка рекламирует свой опус про секс. Ну и отлично, переключаюсь опять на рецензию, – не тут-то было. С разбором отдавайте, девушки, честь, – вещает сопрано, – с разбором: чтобы впоследствии не огорчить супруга-славянина пестрыми детьми! Что характерно – ее не прогоняют от микрофона пинками – конфузливо хихикая, просят не оставить советом: нет ли, дескать, какого технического способа сберечь расовую… эту самую… цельность.

А фундаментальный научный факт – из жизни лягушек – всем по фигу.

XXI Октябрь

Михаил Ардов. Монография о графомане М.: Захаров, 2004.

«Через день после операции профессор Рыжих зашел в палату к Ардову и осведомился о состоянии здоровья. Отец сказал ему так:

– Чувствую себя превосходно, с волнением жду премьеры…

– Какой премьеры? – спросил профессор.

– Что в наши дни называется премьерой? – отвечал Ардов. – Это когда говно идет в первый раз».