Полное собрание рецензий

«…„Ты“ раскрывает подлинную, бесценную связь между любовью и искусством: в сути своей и та, и другое предлагают средства выхода за рамки человеческого „я“. И в самом прозрачном смысле эта „ты“ также является Верой Набоковой, ставшей прежде „ты“ в „Память, говори“. Роман, казавшийся неизлечимо нарциссическим, оборачивается долгой любовной песней, не становящейся, при всей ее шутливости, менее страстной».

И даже так:

«В высших своих проявлениях и искусство, и гармония супружеской любви дают Набокову своего рода предвидение того, что может нести за собою смерть: освобождение „я“ из его тюрьмы…»

Это уже из области, в которую вторгаться не дерзну: из области идей м-ра Бойда об идеях Набокова. По мне, примерно так должна интерпретировать намерения рыбака настойчивая рыбка. Но, с другой стороны, кто его знает? В этом томине Набоков – счастливый такой вечный вундеркинд: сачком помашет – карандашиком пошелестит; бывает некстати смешлив, бурно плаксив, но слушается беспрекословно. Любит убивать бабочек (современнейшим приемом: защемляя грудку – смерть мгновенна), играть с Верой в шахматы, слушать на сон грядущий книжки про взрослых. Какие-то нехорошие мысли? тайные, горькие, мрачные? Откуда? с чего вы взяли?

Хрустальный бутуз. Так и запомним. В конце концов, вдове видней.

Один репортер записал слова Набокова:

– Вера не смеется. Она замужем за одним из величайших клоунов всех времен, но она никогда не смеется.

М-р Бойд, естественно, цитату приводит. После чего помещает репортера в ступу и, не торопясь, толчет:

«Бедный корреспондент шутки не понял – Набоков восхищался Вериным чувством юмора, подобного которому он не встречал ни у одной женщины, – и, увековечив набоковское признание, расписался в своей собственной недогадливости».

И я расписываюсь, и я.

Ромен Гари. Дальше ваш билет недействителен

Romain Gary. Au-delà de cette limite votre ticket n’est plus valable

Роман / Пер. с франц. Л.Ефимова. – СПб.: Симпозиум, 2003.

Романчик про любовь папиков, а правильней – дедушек. Про то, как на склоне лет нежней и суеверней. Про то, что на всякого мудреца, – давно уже пошутил некто, – довольно простаты.

Ему пятьдесят девять. Ей двадцать два. Впрочем, действие происходит – и книга написана – в 70-е, так что все это не имеет большого значения. Уже и автор четверть века тому покончил с собой.

Но так легли карты. В Париже читают – еще и похваливают! – похожего по вкусу на лакричные пастилки, молодого Максанса Фермина. А у нас вошел в моду покойный дважды гонкуровец.

А «Симпозиум» издает и того и другого. Причем Ромена Гари – в двух лицах: еще и как Эмиля Ажара.

Псевдоним, кстати сказать, сочинял бойчей, а голос поменял на более пронзительный.

Но лично я в романе предпочитаю баритон, даже дрожащий, – а нельзя же совсем без романа – зачем и литература тогда?

А это все-таки литература. Честный второй сорт. Всевозможные Поэльо-Коэльо и Мураками с неизбежной рифмой пусть еще немного подождут. Наш бедный самоубийца, в отличие от них, представлял себе, как выглядит настоящий роман, – несомненно, читывал в свое время.

В частности, Хемингуэя – «За рекой, в тени деревьев».

Но там при такой же, наверное, разнице в возрасте все кончилось хорошо: полковник умер на охоте от разрыва сердца.

А вот если не посчастливится? Если сердце, делай хоть что, не рвется? А уйти – все равно что убить, такая приключилась взаимность.