Но стыд тебе, Париж, прекрасный и гневливый!Еще вчера, величья полн,Ты помнишь ли, Париж, как, мститель справедливый,Ты выкорчевывал престол?Торжественный Париж, ты ныне обесчещен,О город пышных похорон,Разрытых мостовых, вдоль стен глубоких трещин,Людских останков и знамен,Прабабка городов, лавровая столица,Народами окружена,Чье имя на устах у всех племен святится,Затмив другие имена,Отныне ты, Париж, — презренная клоака,Ты — свалка гнусных нечистот,Где маслянистая приправа грязи всякойРучьями черными течет;Ты — сброд бездельников и шалопаев чинныхИ трусов с головы до ног,Что ходят по домам и в розовых гостиныхВыклянчивают орденок;Ты — рынок крючников, где мечут подлый жребий:Кому падет какая частьСвященной кровию напитанных отребийТого, что раньше было власть.
6
Вот так же, уязвлен и выбит из берлоги,Кабан, почуя смерти вкус,На землю валится, раскидывая ноги, —В затылок солнечный укус,И с пеною у рта, и высунув наружуЯзык, — рвет крепкие силки,И склоку трубит рог, и перед сворой дюжей«Возьми его!» — кричат стрелки:Вся свора, дергаясь и ерзая боками,Рванется; каждый кобелекВизжит от радости и ляскает зубами,Почуяв лакомый кусок;А там пойдет грызня и перекаты лаяС холма на холм, с холма на холм,Ищейки, лягаши и доги, заливаясь,Трясутся — воздух псарней полн.Когда кабан упал с предсмертною икотой —Вперед! Теперь царюют псы.Вознаградим себя за трудную работуКлыков и борзые часы.Над нами хлыст умолк. Нас грозный псарь не дразнит,По нашу душу не свистит,Так пей парную кровь, ешь мясо: это праздник!. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .И, как охочая к труду мастеровщина,Налягут все на теплый бок,Когтями мясо рвут, хрустит в зубах щетина:Отдельный нужен всем кусок.То право конуры, закон собачьей чести —Тащи домой наверняка,Где ждет ревнивая, с оттянутою шерстью,Гордячка-сука муженька,Чтоб он ей показал, как должно семьянину,Дымящуюся кость в зубахИ крикнул: «Это власть! — бросая мертвечину, —Вот наша часть в великих днях».