Полное собрание сочинений и писем в 3 томах. Том 3

Няня твоя к тебе уже едет. Целую карточку твою бедненькую. Ау? Надик!

Я в Петербург не поеду. Договор заключит Лившиц. Скорей к моей любимой! К Надику моему! А сейчас к Жене. Завтра пишу подробно.

91. Н. Я. Мандельштам

Из Москвы в Ялту, 17 марта 1926 г.

17/III Москва

Родная Надик! Что ты мне не отвечаешь? Два дня я в Москве, и нет от тебя телеграммы? Вчера я опоздал к закрытию почты. Вот второе письмецо — от среды. Детка моя, мне всё очень легко удалось. Я уже получил санкцию Гиза на договор. В «Кино-печати» тоже дают фантастические деньги: 150–200 р. — ни за что. Остается поговорить завтра с Нарбутом и Воронским. Это уже мне не нужно. Мы обеспечены до самого лета. В субботу я поеду прощаться в Петербург. На все дела мне нужен там один понедельник. А во вторник думаю выехать прямо в Ялту. Вчера я ночевал у Пастернака в комнате с его братом на ужасном одре-диване, а сегодня у твоего буду Женички. Какой он славный! Они, правда, поссорились с стариками. Женю не вызывают к телефону и не открывают к нему. Лена была на днях в Киеве. А мы с тобой поедем в Киев в мае. Няня твоя здорова совсем и безумно волнуется отсутствием твоей телеграммы. Родненькая, я хожу по улицам московским и вспоминаю всю нашу милую трудную родную жизнь. Ангел мой, у Жени висит твой портрет — работы Сони. Когда я ехал к тебе в первый раз — как я ему обрадовался. Солнце мое, я люблю тебя. Со мной Шура на почте. Надик, жизнь моя, я иду к тебе.

Нянь

Целую Вас, потому что давно не видел.

С тов<арищеским> приветом корреспондент А. Мандельштам (это по служебной привычке).

17/III[54]

92. Э. В. Мандельштаму

Из Ялты в Ленинград, вторая половина апреля 1926 г.

Дорогой папочка!

Всё это время я не писал ни тебе, ни кому, потому что впал в состояние такого глубокого отдыха, что сравнить его можно разве только со сном. Механически, правда, я работал, но за многие годы это был первый месяц, когда мы с Надей действительно отдохнули, позабыв всё — и то, что нужно было забыть, и то, чего нельзя. Надя далеко еще не выздоровела. У нее прекратились — вот уже недель шесть — боли в кишечнике и явления этого порядка, вес ее превосходный, самочувствие отличное, силы таковы, что она проходит (иногда) пешком целые версты, но температура держится упорно, обычно 37,3–4, поднимаясь часто до 37,5–6, а изредка и до 38°. Это показывает, что туберкулезный процесс активен (очевидно, в железах), но кишечник ему сопротивляется и легкие (хотя могут быть задеты и бронхиальные железы) здоровы. Надю приходится держать ближайшие годы в исключительно благоприятных и мягких условиях во избежание острых вспышек и резкого ухудшения.

Лето она может провести в Царском, но будущую зиму только на крайнем юге, лучше в Сухуме, чем в Ялте... Через две недели я думаю выехать в Петербург. В денежном отношении до сегодняшнего дня мы свели концы с концами, сейчас я жду денег на последние две-три недели и на отъезд. Уеду я, конечно, один и вышлю Наде из Москвы или из Петербурга на дорогу и на жизнь в Киеве, где она останется дней 10, т. к. по тамошней у родителей обстановке и вообще в центре большого пыльного южного города оставаться нет смысла. Царское куда лучше и мне удобнее. Факт тот, что денег у меня в обрез, т. е. сейчас их нет вовсе, и лишь по возвращении — 10 мая, в Петербурге, спокойный за Надю, не спеша, с перспективой дешевого лета, я смогу все свои усилия на первом плане посвятить тебе. Сейчас уезжать нет смысла: во-первых, это сорвет работу, во-вторых, жалко чудесных дней, которые только что начались... Хоть краюшком их захватить после мрачной зимы. Всё цветет, небо и море синие, воздух чудо как пахнет и т. д.

Милый папочка, ты понимаешь и не сердишься. У меня сейчас короткая остановка: оазис, а дальше опять будет трудно. Вернувшись, я сделаю для тебя всё возможное. Спасибо Жене, что позволил нам продержаться до лета. С мая месяца о тебе забочусь я и Надя. Целую Женю, Татиньку милую, и горячий привет М<арии> Н<иколаевне>. Всё собирался ей написать, поблагодарить... Татьке Надя купила громадный пароход с человеческий рост. Куда его прислать?

Пиши мне, папа, пока я еще здесь. Таких друзей, как ты, у меня нет и не было, и твои письма мне большая, большая радость (немецкий почерк разбираю!). Целую крепко. До свиданья.

Твой Ося

Папочка, я не отвечаю тебе «по пунктам», но поверь: каждый оборот твоего письма, каждая фраза мне близка и понятна.

Насчет «воспоминаний» о тебе ты глубоко неправ: я их далеко не исчерпал, не вытряхнул. Мы с тобой связаны крепче, чем ты думаешь!

93. Э. В. Мандельштаму