Няня твоя к тебе уже едет. Целую карточку твою бедненькую. Ау? Надик!
Я в Петербург не поеду. Договор заключит Лившиц. Скорей к моей любимой! К Надику моему! А сейчас к Жене. Завтра пишу подробно.
91. Н. Я. Мандельштам
17/III Москва
Родная Надик! Что ты мне не отвечаешь? Два дня я в Москве, и нет от тебя телеграммы? Вчера я опоздал к закрытию почты. Вот второе письмецо — от среды. Детка моя, мне всё очень легко удалось. Я уже получил санкцию Гиза на договор. В «Кино-печати» тоже дают фантастические деньги: 150–200 р. — ни за что. Остается поговорить завтра с Нарбутом и Воронским. Это уже мне не нужно. Мы обеспечены до самого лета. В субботу я поеду прощаться в Петербург. На все дела мне нужен там один понедельник. А во вторник думаю выехать прямо в Ялту. Вчера я ночевал у Пастернака в комнате с его братом на ужасном одре-диване, а сегодня у твоего буду Женички. Какой он славный! Они, правда, поссорились с стариками. Женю не вызывают к телефону и не открывают к нему. Лена была на днях в Киеве. А мы с тобой поедем в Киев в мае. Няня твоя
Нянь
92. Э. В. Мандельштаму
Дорогой папочка!
Всё это время я не писал ни тебе, ни кому, потому что впал в состояние такого глубокого отдыха, что сравнить его можно разве только со сном. Механически, правда, я работал, но за многие годы это был первый месяц, когда мы с Надей действительно отдохнули, позабыв всё — и то, что нужно было забыть, и то, чего нельзя. Надя далеко еще не выздоровела. У нее прекратились — вот уже недель шесть — боли в кишечнике и явления этого порядка, вес ее превосходный, самочувствие отличное, силы таковы, что она проходит (иногда) пешком целые версты, но температура держится упорно, обычно 37,3–4, поднимаясь часто до 37,5–6, а изредка и до 38°. Это показывает, что туберкулезный процесс активен (очевидно, в железах), но кишечник ему сопротивляется и легкие (хотя могут быть задеты и бронхиальные железы) здоровы. Надю приходится держать ближайшие
Милый папочка, ты понимаешь и не сердишься. У меня сейчас короткая остановка: оазис, а дальше опять будет трудно.
Пиши мне, папа, пока я еще здесь. Таких друзей, как ты, у меня нет и не было, и твои письма мне большая, большая радость (немецкий почерк разбираю!). Целую крепко. До свиданья.
Твой Ося
Папочка, я не отвечаю тебе «по пунктам», но поверь: каждый оборот твоего письма, каждая фраза мне близка и понятна.
Насчет «воспоминаний» о тебе ты глубоко неправ: я их далеко не исчерпал, не вытряхнул. Мы с тобой связаны крепче, чем ты думаешь!
93. Э. В. Мандельштаму