Тыняновский сб.: Шестые — седьмые — восьмые тыняновские чтения. М., 1998. Вып. 10. С. 558, в коммент. А. Г. Меца и Р. Д. Тименчика к публ. воспоминаний О. Н. Арбениной (перепеч. в книге: Арбенина-Гильдебрандт О. Н. Девочка, катящая серсо... М., 2007). С исправленными чтениями: Сохрани мою речь. М., 2000. Вып. 3, ч. 1. С. 17 (публ. и коммент. А. А. Морозова). Автограф — РГАЛИ. Ф. 1348 (Коллекция писем неустановленных лиц). Оп. 1. Ед. хр. 533 (автор установлен Г. Г. Суперфином). На обороте: Ольге Николаевне Арбениной.
1921–1934
Письма к Н. Я. Мандельштам. Автограф (АМ). Конверт без марок и штемпелей, адрес: Киев. Институтская, 2, кв. 4. Надежде Яковлевне Хазиной. (Тел. 33-61). Письмо было передано в Киев с оказией.
Н. М. вспоминала: «Наша разлука с Мандельштамом длилась полтора года, за которые почти никаких известий друг от друга мы не имели. Всякая связь между городами оборвалась. Разъехавшиеся забывали друг друга, потому что встреча казалась непредставимой. У нас случайно вышло не так. Мандельштам вернулся в Москву с Эренбургами. Он поехал в Петербург и, прощаясь, попросил Любу <Козинцеву>, чтобы она узнала, где я. В январе Люба написала ему, что я на месте, в Киеве, и дала мой новый адрес — нас успели выселить. В марте он приехал за мной — Люба и сейчас называет себя моей свахой. Мандельштам вошел в пустую квартиру, из которой накануне еще раз выселили моих родителей, — это было второе по счету выселение. В ту минуту, когда он вошел, в квартиру ворвалась толпа арестанток, которых под конвоем пригнали мыть полы, потому что квартиру отводили какому-то начальству» (
СС 2. Т. 3. Автограф (АМ). На обороте последнего листа: Вере Яковлевне Хазиной. Новая 1 кв. 18. Письмо, по-видимому, было передано с оказией.
Хазина Вера Яковлевна (?–1943) — мать Н. Я. Мандельштам, по образованию врач, в это время домохозяйка.
О поездке Н. М. вспоминала: «В двадцать первом году мы ехали с Мандельштамом в Тифлис в вагоне Центроэвака. Кроме вагона, предоставленного “начальству”, к Тифлису полз целый теплушечный поезд, забитый работниками, которым предстояло расселить и трудоустроить армянских беженцев из Турции. В теплушках ехали обыкновенные работяги. Им, надеюсь, удалось что-то сделать для трагических армянских толп, а наш вагон внушал сомнения. В нем ехали начальник, художник Лопатинский из “Мира искусства”, которому неизвестно почему поручили такую невероятно сложную работу, и кучка его друзей, получивших мандаты Центроэвака на командные должности. Лопатинский когда-то служил под началом Мандельштама в Комиссариате просвещения. Оба ничего не делали и боялись сердитой секретарши-большевички, возмущавшейся, что двое бездельников спасают почему-то церковный хор и совершенно не думают о классовом подходе. Хорошо, что они хоть не разоряли школу.