Из окна — вид на чужие сады. На территории Конного рынка бюргеры-домовладельцы разбили сады. В садах играли в кегли. С громом катились шары, сбивая кегли.
— Чьи это сады?
— Чужие.
— Можно туда пойти?
— Нельзя. Можно только смотреть из окна. Сады — чужие.
Зато ярмарка открыта всем и каждому.
Мимо городской ратуши, называемой Рёмер, с огромными сводчатыми залами, куда можно проникнуть, если очень попросить сторожа, и увидать фрески, и скамью судей, и скамью почтенных бюргеров, и скамью ремесленников, и стол протоколиста, мимо средневековой Нюренбергской гостиницы, обнесенной крепостной стеной, мимо фабрики, мимо красильни, мимо белильни — на ярмарку.
Внутри города возник новый город, — город лавок, — деревянных бараков.
Толкаются, суетятся, распаковывают, выгружают товары. Что бы такое купить? В детском кошельке так мало денег. Купцы жалуются: за городскими стенами — грабеж.
Окрестные дворянчики пошаливают, разбойничают. Товары пришлось везти под специальным вооруженным конвоем. Под конвоем же приехали имперские чиновники.
Конвоиры желают пройти в город.
Но город ссылается на свои права и не пропускает конвоиров. У городских ворот — драка.
И вот кавалерия граждан, разделенная на многие отряды, во главе с начальниками подъезжает к разным городским воротам. Граждане и конвоиры мирятся и устраивают под стенами города пирушку.
А под вечер к подъемному мосту подъезжает почтовая нюренбергская карета. В ярмарочный день, по обычаю, в ней должна сидеть старуха.
— Где старуха? — кричат мальчишки и с <ревом>[11]
бросаются вслед за каретой.— Где старуха? — кричат бюргеры из высоких окон.
Вот три герольда в голубых мантиях, с золотой каймой и с нотами, укрепленными на рукавах.
У одного свирель, у другого фагот, у третьего гобой.
Сегодня — в день Варфоломеевской ярмарки — главному судье города вручают хартию императора, который заискивает у городов, подтверждая на год вперед городские льготы.
Впереди идут герольды.
За ними — послы с дарами.
Главный предмет колониальной торговли — перец.
Посол преподносит судье деревянный резной бокал, полный перца, хорошего перца в зернах. На бокале — пара белых перчаток и белый жезл.
Главный судья, почтенный бюргер, дедушка Гете, — принимает дары.
Вечером бабушка ссыпает перец в ящик для специй, бокал и жезл достаются детям, а перчатки дедушка, живущий отдельно, употребляет для садовых работ, чтобы защитить руки от шипов.
На ярмарке купили много посуды, и мальчику достались игрушечные горшки и блюдца.
— А что, если выбросить тарелку в окно: никого нет дома. Как она славно разбилась, как зазвенели черепки.
Мальчик хлопал в ладоши, кричал и смеялся.
Братья Оксенштейны — соседи — услыхали звон разбитой тарелки и крикнули:
— А ну-ка еще!
Вслед за тарелкой полетел горшок.
— А ну-ка еще, — кричали соседи. Пришлось побежать за посудой на кухню. Тарелки — тарелки — в окно.
Из комнаты в кухню. На полках — тарелки.
Тарелки, тарелки — в окно.
— А ну-ка еще, — кричали соседи.
И снова на кухню. И снова тарелка — в окно. Кофейник, и чашки, и сливочник — прямо в окно. Целая груда черепков под окнами.
Груда разбитой посуды.
Разрушитель Вольфганг Гете, трех с половиной лет, перебил всю посуду в доме.[12]
[.....]
Учебник географии был весь зарифмован. Латинская грамматика тоже.
Детям скучно читать Корнелия Непота, зато Овидиевы «Превращения» проглатываются с жадностью. Увлекаться Робинзоном Крузо лежит в сам`ой детской природе, а за два крейцера на ларях, что подле церкви Варфоломея, где спокон века отведено место для ручного торга и всегда толпится народ, — продают картинки с раскрашенными и раззолоченными зверями и ходкие книжки франкфуртского издания на плохой серой бумаге, с печатным шрифтом. Это настоящие сокровища — здесь и «Прекрасная Мелузина», и «Прекрасная Магелона», и «Дети Аймона» и «Фортунат». Главное преимущество этих книг — дешевизна.
Но как трудно пробираться сквозь крикливую толпу. А когда проходишь мимо отвратительных ларей мясника, нужно обязательно зажмурить глаза, чтобы не затошнило.
Вчера в дом к советнику Гете заходил проезжий шарлатан-англичанин и предлагал привить детям оспу. Но он запросил несуразную цену, и его с позором выгнали.