3.
Тем, которые попытались бы удержать меня от сетования, я скажу словами пророка: оставите меня, да горце
восплачуся: не належите утешати мя (Ис. XXII, 4). Настоящий плач мой не таков, чтобы чрезмерност сетования
навлекла на меня осуждение, но таков, что при нем не постыдились бы плакать, сетовать и отвергать всякое утешение даже
(апостолы) Павел и Петр. Справедливо стал бы кто-нибудь обличать в большом малодушии тех, которые оплакивают
обыкновенную смерть. Но когда, вместо тела, лежит омертвевшая душа, пораженная множеством ран, и в самой мертвенности
являющая прежнее свое благородство, и благообразие, и красоту погасшую, то может ли кто быть столь жестоким и
безчувственным, чтобы, вместо плача и сетований, предлагать слова утешения? Как там не плакать, так здесь плакать
свойственно любомудрию. Тот, кто достигал неба, смеялся над суетою жизни, взирал на красоты телесныя как на каменныя,
кто пренебрегал золотом как пылью, а всяким удовольствием как грязью, - тот, неожиданно для нас, обятый пламенем
нечистой похоти, потерял и здоровье, и мужество, и всякую красоту, и сделался рабом наслаждений. О нем ли не плакать,
скажи мне, о нем ли не сокрушаться, доколе опять не будет он нашим? И свойственно ли это человеческой душе? Отмены
телесной смерти невозможно достигнуть на земле, и однако это не удерживает сетующих от плача; а душевную смерть только и
можно уничтожить здесь:
во аде же, говорит (Давид), кто исповестся Тебе (Пс.
MIII, 6)? Посему не будет ли великим безразсудством с нашей стороны, если в то время, как оплакивающие смерть телесную
сетуют о ней с такою силою, хотя и знают, что слезами не воскресить им умершаго, - мы не будем выражать ничего
подобнаго, хотя знаем, что часто бывает надежда возвратить погибшую душу к прежней жизни? Ибо многие, и ныне и во
времена наших предков, уклонившись от прямого положения и свергнувшись с теснаго пути, опять возстали настолько, что
последующим покрыли прежнее, получили награду, украсились венцом, прославлены с победителями и причислены к лику святых.
Доколе кто остается в пламени наслаждений, дотоле ему, хотя бы он имел множество таких примеров, представляется это
делом невозможным; но как только он немного начнет выходить оттуда, то, постоянно идя вперед, силу огня оставит позади
себя, а впереди пред собою почувствует прохладу и великое облегчение. Только не будем отчаяваться, не будем отказываться
от возвращения: потому что допустившему себя до такого состояния, хотя бы одарен был безмерною силою и ревностию, оне
будут безполезны. Кто уже затворил для себя дверь покаяния и заградил вход на поприще (подвижничества), как он будет в
состоянии, находясь вне его, сделать малое или великое добро? Посему-то лукавый предпринимает все, чтобы внушить нам
этот помысл: после этого уже ненужны будут ему усилия и труды для нашего поражения, когда сами лежащие и падшие не хотят
противиться ему. Кто мог избежать этих уз, тот и силу свою сохранит и до последняго издыхания не перестанет сражаться с
ним, и хотя бы испытал множество других падений, опять возстанет и сокрушит врага. Напротив, кто связан помыслами
отчаяния и обезсилил себя, тот как будет в состоянии победить врага и противостать ему, когда сам бежит от
него?