Полное собрание сочинений. Том 17

«Гр. Л. Н. Толстой. В прошлом заседании было решено устроить 2 школы, в которых дети обучались бы по двум различным методам, и экзамен учеников обеих школ должен был решить вопрос о том, какой из способов лучше. Но при устройстве школ было сделано много ошибок, которые и сделали то, что экзамен ничего не решил. Первая ошибка была та, что ученики взяты были слишком малолетние, а для учения требуется известная зрелость. Понятно, что если взять 4-х-летнего ребенка, то он не сделает никаких успехов ни по тому, ни по другому способу, и что судить по ним нельзя. Поэтому я в своих суждениях буду основываться только на учениках старших, которых было по нескольку в каждой школе и на которых могло быть заметно преимущество того или другого способа. Другая ошибка состояла в том, что в школу были допущены посетители. Это обстоятельство было особенно невыгодно для моей школы, в которой не требуется дисциплины, а учитель должен постоянно поддерживать внимание детей занимательностью ученья, а при постоянном входе и выходе новых лиц это было очень трудно. Обстоятельство это было прямо противно тому положению, выраженному в моей Азбуке, как руководство для учителя — чтобы в комнате, где учатся, не было новых предметов и лиц. Третья ошибка — было отступление г. Протопопова от наглядного обучения. Во всяком учебнике по звуковому способу считается за правило начинать с бесед. Г. Бунаков, по книжкам которого велось обучение, говорит, что надо начинать с наглядного обучения и отнюдь не торопиться с чтением. Г. Протопопов отступил от этого условия своего метода и напротив, сколько возможно, торопил обучением чтению и для этого давал своим ученикам книги на дом, хотя это не только не требуется по звуковому способу, а напротив, считается вредным сторонниками звукового способа. Четвертая ошибка состояла в том, что некоторые ученики г. Протопопова знали буквы и склады. Хотя я хорошо знаю, что это было противно желанию г. Протопопова, но тем не менее, они знали буквы и склады и читали не по звуковому способу, а только в угоду учителю выговаривали слова по звуковому, разбирая их по старому способу. Пятая ошибка, и главная, состояла в близости школ между собой. Ученики школы г. Протопопова учились невольно от учеников г. Морозова моему способу чтения, и все ученики г. Протопопова умели складывать и читать по моему. Но несмотря на эти ошибки, несмотря на несогласие членов экзаменационной комиссии, мне кажется, что результаты ясны, если рассматривать, как и должно только тех учеников, которые способны были по возрасту к учению. Таких учеников было в школе Морозова три. Эти ученики читают и пишут, по моему, лучше чем ученики того же возраста школы Протопопова и, кроме того, успели выучиться читать по славянски, нумерации и 4-м правилам арифметики, чего не знают ученики г. Протопопова; следовательно, по количеству знаний они знают гораздо больше. Если же судить о быстроте способа, по времени, то все посещавшие школу могут подтвердить то, что эти ученики, через две недели после своего поступления, читали так же, как теперь читают лучшие ученики г. Протопопова. Но экзамен был так неудачен, что это мнение остается только моим мнением и тех лиц, которые согласны с тем, что я говорю, так как здесь были выражены совершенно противуположные суждения. — Причина неудачи экзамен, и возможности таких противуположных мнений состоит в том, что успехи измеряются сторонниками звукового метода не по знаниям, а по развитию. Казалось бы, при чем тут развитие? Но оказывается, что для обучения грамоте главное дело — развитие. Г. Бунаков, знаменитый педагог, читавший лекции всем учителям России, говорит: что для того, чтобы наверно знать, что метод хорош, он должен быть способом развивающим умственные силы ребенка, чтобы умение грамоте достигалось вместе с развитием и укреплением мышления. А звуковой способ, по мнению г. Бунаков, вполне хорош, потому что: «Звуковой способ представляет следующие выпуклые качества и особенности: 1) как способ звуковой он сохраняет всецело все характеристические особенности всякого звукового способа, исходит из впечатлений слуха, с первого раза устанавливая правильное отношение к языку, и потом присоединяет к ним впечатление зрения, таким образом явно различая звук, материал и букву, его изображение. 2) Как способ, соединяющий чтение с письмом, он начинает с разложения и переходит к сложению, соединяя анализ с синтезом. 3) Как способ, переходящий к изучению слов и звуков от изучения предметов, он идет естественным путем, способствует правильному образованию представлений и понятий и действует развивающим образом на все стороны детской природы; побуждает детей к наблюдательности, к группировке наблюдений, к словесной передаче их, развивает внешние чувства, ум, воображение, память, дар слова, сосредоточенность, привычку работать в обществе, уважение к порядку. 4) Как способ, дающий посильную работу всем душевным силам ребенка, он вносит в обучение личный интерес, возбуждая в детях охоту и любовь к учению и обращая его в процесс самообучения». — Я ничего не пропустил и не прибавил, но вопрос, почему этот способ будет развивающим и что такое значит развитие, остался для меня без ответа, как прежде, так и после прочтения этих 4-х пунктов. Теоретических объяснений о том, чт`o такое развитие и к чему оно нужно, я не нашел, а потому я сам попытался найти из наблюдений, чт`o такое это развитие и откуда оно взялось. Из наблюдений я вижу, что под развитием подразумевается сообщение детям сведений о предметах, которые им известны. Напр., что деревья растут, а рыбы плавают, что вода мокрая и т. д. Все педагоги наши — Ушинский, Бунаков и др. единогласно настаивают на том, что главная часть времени должна быть занята беседами этого рода. Г. Бунаков говорит кроме того: «надо же сообщить этим маленьким дикарям главные порядки школьного обучения, и привести в их сознание такие начальные понятия на первых уроках рисования, чтения, письма и всякого элементарного обучения, как-то: правая и левая стороны, вправо и влево, вверх, вниз, рядом, подле, около, вперед, назад, вблизи, вдали, пред, за, над, под, скоро, медленно, тихо, громко и т. п.» Видал ли кто такого русского мальчика, который бы не знал этого и которого надо было учить этому? Я прежде слыхал такие рассуждения, но не думал, чтобы это могло быть; но на экзамене я видел пример тому. Учитель велел мальчику положить руку на книгу и под книгу, желая этим показать, что он выучил мальчика или развил его так, что он знает на и под, но мальчик тут же ошибся; но вовсе не потому, чтобы он не знал этого, но потому, что он так умен, что не мог вообразить, чтобы у него спрашивали это. — Но откуда же взялось это развитие? Ответ на это можно только найти в иностранной педагогической литературе. Там оно имеет смысл, и у первого же Песталоцци, мы встречаем следующее; он говорит: «Пусть кто-нибудь, живши среди простого народа, опровергнет мои слова, что ничего нет труднее, как передать какое-либо понятие этим существам. Да этому никто и не противоречит. Швейцарские священники подтверждают, что когда народ приходит к ним для обучения, он не понимает, что ему говорят, а священники не понимают, что говорит народ. Городские жители, переселяющиеся в деревню, изумляются неспособности туземцев говорить. Проходят года, пока деревенская прислуга научается объясняться с хозяевами. Но отношение швейцарского священника к своим ученикам совершенно иное, чем у нас. Те, т. е. швейцарские простолюдины говорят patois,¹¹⁸⁷ а у нас дети говорят правильно, а их учат дурному русскому языку наши педагоги. Большею частию учебники наши все говорят языком patois. Образцом может служить тот же Бунаков который слово «косарь» употребляет вместо «косец», уменьшительное из «лисы» делает «лиска» и т. д.