Полное собрание сочинений. Том 17

7 Сентября къ вечерн ударилъ большой колоколъ соборной Троицкой церкви, и въ ясномъ осеннемъ воздух тихаго вечера звонко раздался благовстъ. Но кром звона колокола и словъ молитвы слышались другіе звуки; кром монаховъ, по заведенному порядку въ черныхъ рясахъ и клабукахъ, шедшихъ съ разныхъ сторонъ изъ келій къ церковной¹³³ служб, много было въ монастыр другихъ людей, думавшихъ не о молитв.¹³⁴ Монастырь былъ полонъ народа! Въ Царскихъ хоромахъ былъ Царь съ Царицами и со всми придворными. Въ обихъ гостиницахъ было полно народа — бояре, стольники, генералы, полковники, нмцы и свои. У игумна и келаря стояли¹³⁵ бояре. Вс кельи простыхъ монаховъ были заняты. На слобод тоже было полно народа. За воротами стрльцы и прізжіе стояли обозомъ, какъ въ поход. Безпрестанно то проходили офицеры въ невиданномъ еще нмецкомъ плать, то пробгалъ стольникъ въ красномъ кафтан за какой нибудь царской посылкой, то бояринъ въ собол[ь]ей атласной шуб и шапк выходилъ на крыльцо кельи и приказывалъ, что-то кричалъ громкимъ голосомъ.¹³⁶ Нсколько десятковъ бабъ за воротами выли. Вой и плачъ этотъ, переливаясь на разные голоса, то словами, то пньемъ, то плачемъ, не переставалъ ни на минуту.¹³⁷ Это выли стрльчихи изъ Москвы, — матери, жены, дти тхъ стрльцовъ, которыхъ однихъ привозили изъ Москвы, a другіе сами пришли съ повинною. Стрльцовъ этихъ допрашивали все утро, a посл полдней привезли стрлецкаго приказа окольничаго, едора Леонтьевича Шакловитаго, — того самаго боярина едора Леонтьевича, который не разъ бывалъ въ Лавр, пожертвовалъ иконостасъ въ придлъ Рожества Богородицы. Его поутру допрашивали безъ пытки, а теперь, въ самыя вечерни, повели на воловій монастырскій дворъ, гд за три дня монастырскіе плотники тесали и устанавливали новую дыбу для пытки. Двое монаховъ, старичокъ съ краснымъ лицомъ и курчавой сдой бородкой и толстый опухшій монахъ, пріостановились у входа въ церковныя двери и шептали о томъ, что происходило на воловьемъ двор. По плытамъ двора послышались быстрые, легкіе шаги тонкихъ сапогъ, и, оглянувшись, они увидали¹³⁸ подходящаго келаря, отца Авраамія. Отецъ Авраамій былъ еще не старый человкъ, съ сухимъ, длиннымъ и блднымъ рябымъ лицомъ и черными, глубоко ушедшими, блестящими глазами. На немъ была длинная изъ чернаго сукна ряса и мантія, волочившаяся до земи. Клобукъ¹³⁹ былъ надвинутъ на самыя брови, волоса, запрятанные за уши и рдкіе, по рябинамъ разбросанные волоса бороды были неразчесаны. Все въ немъ говорило о строгости монашеской жизни; но движенія его — быстрыя, порывистыя, особенно легкая, быстрая походка и взглядъ быстрый, твердый, внимательный и прожигающій — выказывали силу жизни, несвойственную, какъ будто неприличную, монаху. Когда онъ подошелъ къ церковнымъ дверямъ, оба монаха низко, медленно поклонились ему. Онъ отвтилъ такимъ же поклономъ и спросилъ: «Что?» — хотя никто не говорилъ ему ничего. Старичокъ съ краснымъ лицомъ сказалъ: «Отецъ Пафнутій сказывалъ: пытать повели едора Леонтьевича».

Отецъ Авраамій вздрогнулъ, какъ будто морозъ пробжалъ у него по спин, и, поднявъ руку, хотлъ перекреститься, но въ это мгновенье съ воловьяго двора послышался страшный, сначала тихій, потомъ усиливающейся стонъ, перешедшій въ ревъ. Отецъ Авраамій поблднлъ, и рука его остановилась.

— Волы ревутъ, ихъ на дворъ не пускаютъ, — сказалъ толстый монахъ, слегка улыбаясь.

Отецъ Авраамій повернулся лицомъ къ Церкви и быстро сталъ креститься, гибко кланяясь въ поясъ и читая молитву, и потомъ также быстро разогнулся, оглянулся на заходящее за западную башню солнце и скорыми, легкими шагами прошелъ въ храмъ, гд уже зажигали свчи и готовились къ служб. Онъ прошелъ на клиросъ, досталъ книгу и сталъ читать, крестясь и молясь.

————

Бояре допрашивали все утро Окольничаго Шакловитаго въ хоромахъ, посл обда приказали свести его на монастырский воловій дворъ, въ подклть монастырскихъ воловщиковъ, гд былъ устроенъ¹⁴⁰ застнокъ. Для бояръ справа у двери были поставлены дв лавки съ суконными полавочниками и на нихъ сидли ближніе бояре¹⁴¹ — четверо, по два на лавк. На одной сидлъ, въ горлатной чернолисьей шапк съ темнозеленымъ бархатнымъ верхомъ и въ вишневой бархатной собол[ь]ей шуб, распахнутой на атласномъ зеленомъ кафтан, маленькій сухой старичокъ, съ краснымъ, какъ будто ошпареннымъ, лицомъ и блой сдой бородой, усами, бровями и волосами. Онъ безпрестанно потиралъ свои маленькія красныя ручки и переставлялъ ноги въ своихъ красныхъ сапожкахъ. Глаза стальные, срые быстро перебгали на лица тхъ, кого допрашивали, и на лица товарищей.