Полное собрание сочинений. Том 17

Такъ и теперь, когда ввели Обросима Петрова въ кандалахъ, въ одной рубашк распояскою, невольно вс, отъ двухъ палачей до бояръ, вс смотрли на него. Обросимъ, не глядя ни на кого, оглянулъ горницу, увидалъ икону и не торопливо положилъ на себя три раза со лба подъ грудь и на концы обоихъ широкихъ плечъ пристойное крестное знаменіе, гибко поклонился въ поясъ образу, встряхнулъ длинными мягкими волосами, которые сами собою загибаясь вокругъ красиваго лица легли по сторонамъ, также низко поклонился боярамъ, дьяку, палачамъ, потомъ едору Леонтьевичу и, сложивъ руки передъ животомъ, остановился молча передъ боярами, сложивъ сочныя румяныя губы въ тихое выраженье, похожее на улыбку, не вызывающую, не насмшливую, но кроткую и спокойную. — Изогнутый красивый ротъ съ ямочками въ углахъ давалъ ему всегда противъ воли это выраженіе кроткой и спокойной улыбки. —

Дьякъ прочелъ ему вопросы, въ которыхъ онъ долженъ былъ уличать едора Леонтьевича. Обросимъ внимательно выслушалъ, и когда дьякъ кончилъ, онъ вздохнулъ, и началъ говорить. Еще прежде чмъ разобрали и поняли бояре и дьяки, и палачъ, и едоръ Леонтьевичъ, что онъ говорилъ, вс уже врили ему и слушали его такъ, что въ застнк слышался только его звучный, извивающійся, пвучій и ласковый голосъ.

— Какъ передъ Богомъ батюшкой, — началъ онъ неторопливо и не останавливаясь, — такъ и передъ вами, судьи бояре, не утаю ни единаго слова, ни единаго дла. Съ Богомъ спорить нельзя. Онъ правду видитъ. Спрашиваете, что мн сказывалъ едоръ Леонтьевичъ 8-го числа Августа прошлаго года. Было то дло въ Воскресенье; пришли мы къ двору Царевниному, онъ меня позвалъ и говоритъ: «Обросимъ, ты нынче поди, братъ».

И Обросимъ разсказалъ ясно, просто и живо все, что было длано и говорено.

Ясно было, что всегда и во всемъ на служб онъ былъ передовымъ человкомъ, стараясь наилучше исполнять возлагаемыя на него порученія, что начальство такъ и смотрло на него; что онъ сомнвался и представлялъ начальству сомннія въ законности дйствій, но потомъ увлекся дломъ и, какъ и во всемъ, что онъ длалъ, былъ послдователенъ и ршителенъ. Точно также, когда онъ узналъ, что Царевна отреклась отъ нихъ, онъ ршилъ, что спасенія нтъ и отдался.

¹⁴⁴Когда едоръ Леонтьевичъ, повши, сталъ противурчить, Обросимъ посмотрлъ на него долго и сказалъ:

— едоръ Леонтьевичъ, что же путать. Вдь дло какъ въ зеркал видно. Разв мы себя справимъ, что вилять будемъ. Я говорю, какъ передъ Богомъ, потому знаю, что мой смертный часъ пришелъ.

Посл того, какъ онъ все разсказалъ и Шакловитый сознался во всемъ и повторилъ свое увреніе написать завтра, когда онъ опамятуется, все что онъ говорилъ и длалъ, бояре для подтвержденія рчей Обросима велли пытать его.

У Обросима дрогнуло лицо, когда онъ услыхалъ приказъ, и онъ поблднлъ, но не сказалъ ни слова. Онъ только перекрестился. Онъ зналъ впередъ, что ему не избжать пытки, но онъ обдумалъ уже то, что пытка будетъ легче, если онъ скажетъ всю истину, и на дыб и подъ кнутомъ ему придется повторять только то, что онъ все уже сказалъ. Вся длинная рчь, такая простая и послдовательная, была имъ загодя внимательно обдумана и приготовлена. —

Когда палачъ сталъ надвать ему на руки петли, Обросимъ нагнулся къ его уху и проговорилъ:

— Дядя Филатъ! Вс помирать будемъ, пожалй.

И оттого ли, что онъ это сказалъ, отъ того ли, что онъ былъ силенъ на боль, онъ не издалъ ни однаго звука, стона во время пытки и только повторялъ то, что все уже имъ сказано. Когда его сняли, съ рубцами на спин и выломанной одной рукой, лицо его было тожъ. Также расходились мягкіе волной волоса по обимъ сторонамъ лба, тоже, какъ бы кроткая, спокойная улыбка была на губахъ, только лицо было сро-блдное и глаза блестли боле прежняго. —

Въ то время, какъ повели Чернаго на дыбу, къ дверямъ застнка подошелъ молодой человкъ въ стольничьемъ дорожномъ плать и сталъ что-то на ухо шептать Голицыну. Голицынъ вскочилъ и вмст съ молодымъ человкомъ поспшно вышелъ изъ застнка.

————