Полное собрание сочинений. Том 2

1-й родъ любви — любовь кровная, мн кажется, никогда не уничтожается и, хотя въ самой слабой степени, но всегда существуетъ между братьями. Я твердо ув ренъ въ этомъ, потому что, хотя часто ссорился съ братомъ и въ минуты вспыльчивости былъ ув ренъ, что онъ самый дурной челов къ во всей вселенной, я никогда ни на минуту не переставалъ чувствовать къ нему безсознательнаго и преимущественнаго передъ вс ми влеченія. — 2-й родъ любви зависитъ отъ обстоятельства. 3-й родъ — тщеславная любовь, по моимъ наблюденіямъ, въ нашъ в къ, который называютъ практическимъ и эгоистическимъ, въ которомъ говорится, что семейство есть преграда развитію индивидуальности, большей частью одна соединяете братьевъ. Я признаюсь, что имянно то время, которымъ я начинаю эту часть, большая доля моей любви къ брату происходила изъ этаго источника. —

Любить же брата за его качества я въ то время не могъ, потому что не р шилъ еще въ самомъ себ , что хорошо и что дурно; многое, одно противор чущее другому, мн нравилось и казалось достойнымъ подражанія. Въ первомъ д тств я любилъ людей, любилъ maman, papa, Н[аталью] С[авишну], Володю, любилъ горячо, потому что чувствовалъ свою безпомощность и необходимость быть любимымъ. Вс т качества, который я вид лъ въ любимыхъ людяхъ, я находилъ безусловно хорошими. — Теперь же, когда я сталъ сознавать свою силу и сталъ больше увлекаться отвлеченными красотами, ч мъ людьми, я меньше сталъ любить и не признавалъ безусловно хорошими т качества, которыя находилъ въ людяхъ, меня окружавшихъ; притомъ же я развился такъ, что могъ обсуживать эти качества и находить въ нихъ противор чія. Я пересталъ в рить, поэтому пересталъ и любить.

Володя уже, кажется, 10-й разъ входилъ въ спальню, какъ за нимъ взошелъ и Просперъ Антоновичъ: «voyons, Voldemar, il est tems de partir». ⁷⁰Просперъ Антоновичъ им лъ привычку ко всякому слову говорить voyons, ⁷¹онъ даже говорилъ «voyons voir». ⁷²Онъ былъ челов къ л тъ 25, б локурый, съ довольно правильными, но незам чательными чертами лица, съ дирочкой на подбородк , не толстый, но мускулистый и н сколько вертлявый. —

Онъ былъ добрый, откровенный, тщеславный, веселый и не глупой Французъ. Онъ, какъ видно, понялъ н которыя, общія вс мъ Французамъ въ Россіи, см шныя черты и изб галъ ихъ. Такъ онъ, при хавъ въ Россію, принялся серьезно заниматься Русскимъ языкомъ и черезъ годъ говорилъ очень порядочно. Не говорилъ, что отецъ его былъ богатый и знатный челов къ, но по несчастнымъ обстоятельствамъ лишился того и другаго; а откровенно говорилъ, что отецъ старый, б дный Наполеоновской солдатъ; не былъ нев ждой и шарлатаномъ, а, напротивъ, почерпнулъ изъ училища, въ которомъ воспитывался, очень основательныя познанія Латинскаго языка и Французской литературы. Одинъ у него былъ недостатокъ, это огромное и см шное тщеславіе: — Онъ, занимаясь нашимъ воспитаніемъ, воображалъ себя воспитателемъ насл дныхъ принцовъ, а насъ этими принцами. — (Мн кажется очень страннымъ, что у насъ преимущественно иностранцамъ поручаютъ воспитаніе д тей лучшихъ семействъ, потому что, какъ бы ни былъ образованъ и уменъ иностранецъ, онъ никогда не пойметъ будущее положеніе порученныхъ ему д тей въ св т , что мн кажется необходимымъ для того, чтобы приготовить д тей къ обязанностям, которые они должны будутъ принять на себя. Для иностранца это весьма трудно; тогда какъ каждый Русскій съ здравымъ смысломъ очень легко пойметъ это.) Просперъ Антоновичъ былъ въ полной ув ренности, что судьба не даромъ заманила его въ Россію, что онъ никакъ не у детъ изъ Россіи такимъ же Просперъ Антоновичемъ — искателемъ пропитанія; а что рано или поздно должна подвернутся какая-нибудь Графиня или Княгиня, которая пл нится его любезностью и дирочкой въ подбородк и предложить ему сердце и рубли (которыхъ будетъ очень много) и даже рабовъ. — Поэтому Просперъ Антоновичъ на всякій случай вс свои доходы, (которые были значительны, потому что онъ давалъ уроки въ лучшихъ домахъ Москвы по 10 р.), употреблялъ на жилеты, панталоны, ц почки, шляпы и т. д. и былъ особенно любезенъ со вс мъ женскимъ поломъ. Нельзя же ему было знать нав рное, которая имянно была его Графиня съ рублями и рабами. Много было в щей, о которыхъ, хотя онъ уже пять л тъ жиль въ Россіи, им лъ самыя темныя и странныя понятія — кнутъ, козакъ, дорога по льду, кр постные люди и т. п. —

Онъ им лъ много привычекъ, которыя ясно доказывали, что онъ не бывалъ въ хорошемъ обществ . Наприм ръ, онъ плевалъ, держалъ руки подъ фалдами сертука, щелкалъ пальцами, когда вдругъ вспоминалъ что-нибудь, см ялся очень громко — однимъ словомъ, у него были дурныя манеры: однако бабушка всегда говорила, что St.-J'er^ome очень милъ; я ув ренъ — будь онъ не Французъ она бы первая сказала, что непозволительно тривіалену и сказала бы ему: «вы, мой любезный». —

Только что я услыхалъ голосъ St.-J'er^ome’a, я горошкомъ вскочи лъ съ постели и сталъ од ваться. Я его боялся, не потому, чтобы онъ былъ строгъ; но я еще не зналъ, a неизв стность страшн е всего.