Полное собрание сочинений. Том 2. Отрочество. Юность

Чаще всхъ видлъ я у Володи 2 молодыхъ людей, которые оба казались очень дружными съ нимъ. Первый изъ нихъ былъ <студентъ уже 3-го курса> чей-то адъютантъ Ипполитъ <Травинъ,> а другой – товарищъ его по курсу и факультету <Николай К.> Н. Нехлюдовъ. Дубковъ былъ человкъ уже лтъ 25, и имянно его 25 лтъ были главной привлекательностью. Я понималъ, какъ пріятно Волод сойдтись на ты съ адъютантомъ, человкомъ, который уже давно бретъ свою бороду. Кому не случалось встрчаться съ людьми, которые пріятны имянно тмъ, что они ограниченны. Сужденія ихъ всегда односторонни; доброе сердце даетъ имъ хорошее направленіе, и поэтому вс сужденія ихъ кажутся увлекательными, безошибочными. Узкой эгоизмъ ихъ даже какъ-то кажется милымъ, имянно потому что чувствуешь, – человкъ этотъ не можетъ ни поступать, ни обсудить вещи иначе и все, что длаетъ, длаетъ отъ души. Таковъ былъ Дубковъ, но, кром того, онъ имлъ для насъ прелесть самой добродушной, гусарской физіономіи, (глупость которой скрадывалась нсколько воинственностью) и, какъ я уже сказалъ – прелесть возраста, съ которымъ очень молодые люди почему-то имютъ склонность соединять и смшивать понятіе порядочности, comme il faut. – Разсуждая теперь, я очень ясно вижу, что Володя, который былъ совершеннымъ типомъ того, что называется enfant de bonne maison,¹²¹ былъ въ 10 разъ порядочне Губкова; но замтно было, что Володя сильно боялся Губкова имянно въ этомъ отношеніи, часто длалъ то, чего ему не хотлось длать, и скрывалъ то, чего вовсе не нужно было скрывать. Особенно непріятно мн было то, что Володя часто какъ будто стыдился и боялся за меня передъ своими пріятелями. Другой его пріятель К. Нехлюдовъ былъ худощавый, длинный молодой человкъ съ блокурой головой, голубыми глазами, выражавшими упрямство и доброту, и съ совершенно дтской добродушной, нетвердой улыбкой. Онъ очень часто краснлъ, но никогда не конфузился до того, чтобы путаться, мшаться и длаться неловкимъ. – Бывало у него слезы на глазахъ, уши, шея, щеки покраснютъ, какъ будто въ сыпи [?], и слезы [?], а онъ продолжаетъ, несмотря ни на что, говорить то, что началъ своимъ иногда тонкимъ серебристымъ голосомъ, переходящимъ иногда въ грубый баритонъ. Онъ не отставалъ отъ удовольствій Дубкова и Володи, но видно было, что онъ совсмъ иначе смотрлъ на нихъ и часто пускался въ разсужденія, на которыя Дубковъ и Володя смялись, и которыя трудно было понимать, но которыя для меня были ясны. Я часто разсуждалъ также самъ [съ] собою. И я чувствовалъ, что между нами много общаго. Онъ часто ссорился съ Володей и Дубковымъ и ссорился только за то, что съ нимъ не соглашались. Въ этихъ случаяхъ онъ вскакивалъ и убгалъ, не простившись ни съ кмъ. Дубковъ и Володя видимо имли къ нему чувство въ род уваженія, хотя и смялись надъ нимъ, наз[ывая] чудакомъ, потому что они всегда старались помириться съ нимъ, на что онъ всегда былъ готовъ. – Отецъ и мать его давно умерли, оставили ему очень большое состояніе; онъ жилъ съ старой теткой, которая воспитывала его, и въ отношеніи которой онъ не позволялъ себ говорить въ нашемъ обществ ни слова. Всегда старался удерживать Володю и Дубкова, когда они слишкомъ легко говорили о своихъ родныхъ, и съ такимъ грознымъ и вмст дтскимъ выраженіемъ хмурилъ брови, когда шутя намекали на его тетушку, что видно было – онъ ни за что и никому не позволить, хотя невинно, шутить о такомъ предмет. Н. Нехлюдовъ поразилъ меня съ перваго раза, но чувство, которое онъ внушилъ мн, было далеко не пріязненное. Разговаривая съ Володей, онъ иногда взглядывалъ на меня такъ строго и такъ равнодушно (какъ будто ему все равно было смотрть на меня, или на обои), что зло меня брало на него, и мн, во что бы то ни стало, хотлось наказать его за его гордость. Часто слушая его разсужденія, мн хотлось противорчить ему и казалось, я могъ совершенно уничтожить его, но я чувствовалъ, что я еще малъ и не долженъ смть вступать въ разговоры съ большими, и онъ становился мн еще больше противенъ, но противенъ такъ, что, какъ только я слышалъ его голосъ внизу, я не могъ утерпть, чтобы не сойдти внизъ и не могъ уйдти оттуда, пока онъ оставался тамъ. – Одинъ разъ я сидлъ на своемъ обычномъ мст въ комнат Володи. Дубковъ, Нехлюдовъ и Володя сбирались куда-то идти и пили [?] бутылку шампанскаго, чтобы пріобрсти которую они сдлали складчину. Былъ великій постъ, и время приближалось къ экзаменамъ. – «Да, надо будетъ приняться», говорилъ Володя: «у тебя есть тетрадки?» – «Будутъ», сказалъ Н. Нехлюдовъ. – «Скажи пожалуйста, трудно это ваши экзамены?» сказалъ Дубковъ. – «Коли держать такъ, какъ слдуетъ, очень трудно», сказалъ Нехлюдовъ. Дубковъ: «У насъ въ школ тоже было трудно. Я никогда бы ничего не зналъ, но умлъ такъ устроивать [1 неразобр.] пускать пыль въ глаза [1 неразобр.] однако разъ дяди Р.... не было на экзамен, а то при немъ другое дло, мн изъ исторіи, изъ Древней и [1 неразобр.] изъ всего наставили единицъ. Я увидалъ, что плохо, знаешь, разсердился, сказалъ себ, что выйду же въ гвардію, и принялся серьезно. Черезъ годъ я первый здокъ былъ, меня сдлали вахмистромъ. Самъ Великій Князь меня замтилъ, и выпустили, куда я хотлъ. Только стоитъ разсердиться. Ты скоре разсердись [?] Володя: «Да нтъ, мн что? Я всегда перейду, не хочется корпть. Что за охота мучить себя, чтобъ получать 5, а не 3, разв не все равно? Напротивъ, еще какъ-то непріятно и mettre en lieu¹²² со всми этими Заверзиными, Полетаевыми. У нихъ своя дорога, у меня своя. Правда, тоже Г. говоритъ, que c’est mauvais genre¹²³ получить больше 3». Нехлюдовъ: «Этого я не понимаю. Г. говоритъ глупость, а ты повторяешь. Что это за гордость, что не хочешь стать en lieu съ Заверзиными и Полетаевыми. Чмъ они хуже тебя? Можетъ быть Заверзинъ учится затмъ, чтобы потомъ содержать свое семейство, а ты находишь, что теб стыдно съ нимъ равняться. Чмъ же ты лучше его? скажи пожалуйста». —