Полное собрание сочинений. Том 2. Отрочество. Юность

Умственный скептицизмъ мой дошелъ до послдней крайней степени. Это дтски-смшно, невроятно; но дйствительно это было такъ: я часто думалъ, что ничего не существуеть, кром меня, что все, что я вижу, люди, вещи, свтъ сдлано для меня, что, какъ я уйду изъ комнаты, то тамъ ужъ ничего нтъ, а въ ту, въ которую я вхожу, передъ моимъ приходомъ образуются вещи и люди, которыхъ я вижу. Такъ что мн случалось доходить до положенія, близкаго сумашествія: я подкрадывался куда-нибудь и подсматривалъ, полагая не найдти тамъ ничего, такъ какъ меня нтъ, – Вс мои философическія разсужденія были тже темныя, неясныя сознанія, инстинктивныя, одностороннія догадки и гипотезы взрослыхъ философовъ; но во всемъ он носили дтскій характеръ. Размышляя объ религіи, я просто дерзко приступалъ къ предмету, безъ малйшаго страха обсуживалъ его и говорилъ – нтъ [смысла?] въ тхъ вещахъ, за которыя 1,000,000 людей отдали жизнь. Эта дерзость и была исключительнымъ признакомъ размышленій того возраста. У меня былъ умъ, но недоставало силы управлять имъ – силы, пріобртаемой жизнью. – Помню я очень хорошо, какъ одинъ разъ въ праздникъ я тотчасъ посл обда ушелъ наверхъ и началъ размышлять о томъ, что душа должна была существовать прежде, ежели будетъ существовать посл, что вчности не можетъ быть съ однаго конца. И все это я доказывалъ какъ-то чувствомъ симметріи; что вчность – жизнь и потомъ опять вчность – будетъ симметрія, а жизнь и съ одной только стороны вчность – нтъ симметріи, а что въ душ человка есть влеченіе къ симметріи, что, по моему мннію, доказывало, что будетъ симметрія и въ жизни, и что даже понятіе симметріи вытекаетъ изъ положенія души.– Въ середин этаго метафизическаго разсужденія, которое мн такъ понравилось, что я писалъ его, мн захотлось вполн наслаждаться, и я пошелъ къ Василію слезно просить его дать мн взаймы двугривенный и купить мятныхъ пряниковъ и меду, что Василій посл нкоторыхъ переговоровъ и исполнилъ. Но Володя, войдя наверхъ, прочелъ написанное на поллист бумаги и усмхнулся. Я тутъ же чрезвычайно ясно понялъ, что написанъ былъ ужасный вздоръ и больше не писалъ о симметріи.

* № 23 (II ред.)

Мысли эти не только представлялись моему уму, но я увлекался ими. Я помню, какъ мн пришла мысль о томъ, что счастіе есть спокойствіе, а что такъ какъ человкъ не можетъ оградить себя отъ вншнихъ причинъ, постоянно нарушающихъ это спокойствіе, то единственное средство быть счастливымъ состоитъ въ томъ, чтобы пріучить себя спокойно переносить вс непріятности жизни. И я сдлался стоикомъ – дтски стоикомъ, но все таки стоикомъ. Я подходилъ къ топившейся печк, разогрвалъ руки и потомъ высовывалъ ихъ на морозъ въ форточку для того, чтобы пріучать себя переносить тепло и холодъ. Я бралъ въ руки лексиконы и держалъ ихъ, вытянувъ руку, такъ долго, что жилы, казалось, готовы были оборваться, для того, чтобы пріучать себя къ труду. Я уходилъ въ чуланъ, и, стараясь не морщиться, начиналъ стегать себя хлыстомъ по голымъ плечамъ такъ крпко, что по тлу выступали кровяные рубцы, для того, чтобы пріучаться къ боли. Я былъ и эпикурейцомъ, говорилъ, что все вздоръ – классы, университетъ, St.-Jérôme, стоицизмъ – все пустяки. Я каждый часъ могу умереть, поэтому нужно пользоваться наслажденіями жизни. Хочется мятныхъ пряниковъ и меду – купи мятныхъ пряниковъ, хоть на послднія деньги; хочется сидть на площадк – сиди на площадк, хоть бы тутъ самъ папа тебя засталъ – ничего. Все пройдетъ, a наслажденіе не представится можетъ быть въ другой разъ. – Я былъ и атеистомъ. Съ дерзостью, составляющей отличительный характеръ того возраста, разъ допустивъ религіозное сомнніе, я спрашивалъ себя, отъ чего Богъ не докажетъ мн, что справедливо все то, чему меня учили. И я искренно молился Ему, чтобы во мн или чудомъ какимъ-нибудь онъ доказалъ мн свое существованіе. Откинувъ разъ вс врованія, внушенныя въ меня съ дтства, я самъ составлялъ новыя врованія. – Мн тяжело было разстаться съ утшительной мыслью о будущей безсмертной жизни и, разсуждая о томъ, что ничто не изчезаетъ, а только измняется въ вншнемъ мір, я набрелъ на идею пантеизма, о безконечной вчно-измняющейся, но не изчезающей лстниц существъ. Я такъ увлекся этой идеей, что меня серьезно занималъ вопросъ, чмъ я былъ прежде, чмъ быть человкомъ – лошадью, собакой или коровой. Эта мысль въ свою очередь уступила мсто другой, имянно мысли Паскаля о томъ, что ежели-бы даже все то, чему насъ учитъ религія, было неправда, мы ничего не теряемъ, слдуя ей, а не слдуя, рискуемъ, вмсто вчнаго блаженства, получить вчныя муки. Подъ вліяніемъ этой идеи я впалъ въ противуположную крайность – сталъ набоженъ: ничего не предпринималъ, не прочтя молитву и не сдлавъ креста (иногда, когда я былъ не одинъ, я мысленно читаелъ молитвы и крестился ногой или всмъ тломъ такъ, чтобы никто не могъ замтить этаго), я постился, старался переносить обиды и т. д. Само собою разумется, что такое направленіе черезъ 2 или 3 дня уступало мсто новой философской иде.