Полное собрание сочинений. Том 2. Отрочество. Юность

«Господи Іисусе Христе, когда ты меня избавишь отъ евтой муки? То далеко, то близко поставишь столикъ: поди тутъ, угоди, когда сама не знаетъ, что хочетъ. Хоть одинъ конецъ, Господи, прости мое согршеніе. – Проклятая жисть, каторжная.......», говорила она сама съ собой, размахивая руками. – «Мое почтенье, Агафья Михайловна», сказалъ Василій съ пріятной улыбкой. – «Ну васъ тутъ, не до твоего почтенья. И зачмъ ходишь сюда? Разв у мста къ двкамъ ходить мущин». – «Я хотлъ объ вашемъ здоровь узнать съ, Агафья Михайловна», сказалъ Василій. – «Издохну скоро, вотъ какое мое здоровье!» сказала она съ сердцемъ. Василій засмялся. – «Тутъ смяться нечего, и коли говорю, что убирайся, такъ маршъ. Вишь, поганецъ, тоже жениться хочетъ, подлецъ. Ну, маршъ, отправляйтесь», и Агафья Михайловна прошла въ свою комнатку и такъ стукнула дверью, что не понимаю, какимъ образомъ она удержалась на петляхъ. За перегородкой слышно было, какъ Агафья Михайловна, продолжала¹¹⁸ вслухъ проклинать свое житье, швырять вс свои вещи и даже бить свою любимую кошку.– Внизу послышался колокольчикъ бабушки. – «Хоть раззвонись, а ужъ я не пойду. Поищи другую Агафью». – «Ну видно, чаю не приходиться у васъ пить», сказалъ шопотомъ Василій, вставая съ сундука: «а то шибко расходилась наша барыня, еще нажалуется, того и гляди. До пріятнаго свиданія». Въ дверяхъ онъ встртился съ Машей, которая продолжала плакать. «Эхъ, Маша, о чемъ ты плачешь, сказалъ онъ ей: вотъ мн такъ, такъ приходится солоно иной часъ, что хоть взять кушакъ да на чердакъ вшаться идти. Да ужъ и сдлаю жъ я одинъ конецъ. Пойду къ Графин, паду въ ноги, скажу: «Ваше Сіятельство, такъ гонитъ, губитъ меня, съ свту сживаетъ за то, что я его племянницу люблю». A вдь за что онъ мине не любитъ, воръ этотъ, дядя-то твой? За походку, все за походку за мою. Ну, Маша, не плачь, на оршковъ. Я для тибя купилъ; Санъ-Жиро брюки работалъ, такъ онъ мн 50 далъ. Прощай, Марья В., а то кто-то идетъ». Онъ поцловалъ ее. Я едва усплъ спуститься. – Долго еще посл этаго я смотрлъ, какъ Маша лежала на сундук и горько плакала, и мн было нисколько не жалко ее; а я испытывалъ, какъ и обыкновенно, при этомъ [?] одно чувство безпокойства и стыда. Всякое влеченіе одного человка къ другому я называю любовью; поэтому и говорю, что былъ влюбленъ въ Машу, ибо я чувствовалъ къ ней весьма сильное влеченiе. – Но чувство это отличалось отъ чувствъ такого рода, испытанныхъ мною, тмъ, что душевное состояніе Маши нисколько не занимало меня и не имло никакого вліянія на мои чувства: мн было все равно, что она влюблена въ Василія, что она несчастна, что она ужасно глупа, какъ говорила М[ими]. Мн кажется даже, что мн пріятно бы было, чтобы любовь Василія увнчалась успхомъ. Ежели-бы я узналъ, что она преступница, я увренъ, что это тоже нисколько не измнило бы моего чувства. Меня занимала въ ней одна наружность, наднетъ ли она завтра розовое платье, которое я очень любилъ, будетъ ли она мыть на лстниц чепчики въ томъ положеніи, въ которомъ я очень лю[блю].

* № 22 (I ред.).

Меня не наказывали, и никто даже не напоминалъ мн о моемъ приключеніи. Жизнь наша пошла своимъ обычнымъ порядкомъ. Я, какъ и прежде, чувствовалъ непріязненное чувство къ St.-Jérôm’y, но не ненависть, которая только одинъ день завладла моимъ сердцемъ. – Онъ обращался со мной лучше съ тхъ поръ, не приказывалъ больше становиться передъ нимъ на колна и не угрожалъ розгой; но я не могъ смотрть ему въ глаза, и мн было всегда невыразимо тяжело имть съ нимъ какія-нибудь отношенія. Почти тоже непреодолимое чувство застнчивости испытывалъ я въ отношеніи другихъ: Володи, П[?апа?], Катеньки и Любочки. Мн за что-то совстно было передъ ними, и я сталъ удаляться ихъ. – Посл обда я [не] вмшивался, какъ прежде, въ таинственный разговоръ Володи съ Катенькой. Я сосредоточился самъ въ себя, и наслажденіемъ моимъ были мечты, размышленія и наблюденія. —