Полное собрание сочинений. Том 2. Отрочество. Юность

Во время классовъ я любилъ садиться подъ окномъ, которое выходило на улицу, съ тупымъ вниманіемъ и безъ всякой мысли всматриваться во всхъ проходящихъ и прозжающихъ на улиц; чмъ меньше было мыслей, тмъ живе и быстре дйствовало воображеніе. Каждое новое лицо возбуждало новый образъ въ воображеніи, и эти образы безъ связи, но какъ-то поэтически путались въ моей голов. И мн было пріятно. Едва ли мн поврятъ читатели, ежели я скажу, какія были мои постояннйшія любимйшія мечты и размышленія, такъ он были несообразны съ моимъ возрастомъ и положеніемъ. Но несообразность въ этомъ отношеніи, мн кажется, есть лучшій признакъ правды. – Я былъ въ полной увренности, что я не останусь жить съ своимъ семействомъ, что какимъ-нибудь непостижимымъ случаемъ я буду скоро разлученъ съ ними, и что мать моя не умирала или воскреснетъ, и я найду ее. Въ одно воскресенье, когда мы вс были въ церкви, при начал обдни вошла дама въ траур съ лакеемъ, который почтительно слдовалъ за нею, и остановилась подл насъ. – Я не могъ видть ея лица, но меня поразила фигура и походка этой дамы, такъ много она напоминала покойную maman. Черная одежда, церковное пніе, всегда переносившее меня къ времю кончины матушки, еще боле прибавило живости этому сходству. – Я не могъ свести съ нея глазъ и съ страхомъ ожидалъ той минуты, когда она повернется ко мн, но дама молилась усердно, тихо опускалась на колни, граціозно складывала руки или крестилась и поднимала голову кверху. – Я воображалъ видть чудесные каріе влажные глаза матушки, поднятые къ небу. Складки ея чернаго шелковаго платья и мантиліи такъ граціозно ложились вокругъ ея тонкаго, благороднаго стана! Мн воображалось, и не только воображалось, но я почти былъ увренъ, что это она, что она молится и плачетъ о насъ, своихъ дтяхъ, которыхъ она потеряла. Какъ зто все могло случиться, я и не трудился объяснять себ. Но почему же я не бросался и не прижимался къ ней, какъ прежде, съ слезами любви? Я боялся, чтобы малйшее движенье мое не лишило меня того счастья, котораго я давно ожидалъ, снова обнять: мн казалось, что вотъ вдругъ она изчезнетъ, Богъ знаетъ, куда......

Выходя изъ церкви, я увидалъ ея лицо – грустное, доброе; но мн оно показалось ужаснымъ – это была не она, и моя чудная мечта, перешедшая почти въ убжденіе, опять разлетлась въ прахъ. И не разъ мн случалось уврять себя, что вотъ она, та, которую я ищу и желаю, и разочаровываться, но не терять этой сладкой надежды.

Мечты честолюбія, разумется, военнаго, тоже тревожили меня. Всякій Генералъ, котораго я встрчалъ, заставлялъ меня трепетать отъ ожиданія, что воть вотъ онъ подойдетъ ко мн и скажетъ, что онъ замчаетъ во мн необыкновенную храбрость и способность къ военной служб и верховой зд, и будетъ просить папа отдать меня ему въ полкъ, и наступить перемна въ жизни, которую я съ такимъ нетерпніемъ ожидаю. Каждый пожаръ, шумъ шибко скачущаго экипажа приводили меня въ волненіе, мн хотлось спасти кого-нибудь, сдлать геройскій поступокъ, который будетъ причиной моего возвышенія и перемны моей жизни. – Но ничто не довело этого расположенія до послдней степени, какъ пріздъ Государя въ Москву. Я бросилъ все, нсколько дней, несмотря на вс увщанія, не могъ выучить ни одного урока. Къ чему мн было заботиться о чемъ бы то ни было, когда вотъ вотъ во всей моей жизни должна произойдти радикальная перемна? – Мы ходили гулять ко Дворцу. Очень помню, какъ Его Императорское Величество, въ противность нашимъ ожиданіямъ, изволилъ выхать съ задняго крыльца; какъ я, не помня самъ себя, съ народомъ бросился бжать ему навстрчу и кричалъ «ура» и смотрлъ на приближавшуюся коляску; какъ на меня нахалъ извощикъ, сбилъ съ ногъ, но я поднялся и бжалъ дальше, продолжая кричать, и какъ, наконецъ, Его Величество поклонился всему народу, стало быть и мн, и какое это для меня было счастье. Но я остался все тмъ же Николенькой съ невыученными за 2 дня уроками. Утвердившаяся надежда найдти maman, честолюбивое желаніе перемнить образъ жизни и неясное влеченіе къ женщинамъ, о которомъ я поговорю посл, составляли неисчерпаемую задачу для моихъ отроческихъ мечтаній. Размышленія, хотя и не доставляли столько-же наслажденій, какъ мечты, занимали меня еще боле. Вс вопросы или по крайней мр большая часть изъ нихъ, о безсмертіи души, о Бог, о вчности, предложеніе которыхъ составляетъ высшую точку, до которой можетъ достигнуть умъ человка, но разршить которые не дано ему въ этомъ мір, вопросы эти уже предстали передъ мною, и дтскій слабый умъ мой съ пыломъ неопытности тщетно старался разршить ихъ и, не понимая своего безсилія, снова и снова ударялся и разбивался о нихъ. —

Да, изъ всего этаго внутренняго моральнаго труда я не вынесъ ничего, кром сомнній, умъ мой не могъ проникнуть непроницаемое, а самъ разбивался и терялъ убжденія, которыя для моего счастья я бы не долженъ бы былъ смть затрогивать никогда. —